– Слушай, старина, а ты-то что, не испугался? – обратился ко мне Том Торотон.
– Ну… не так сильно, как того можно было ожидать, Том. Видишь ли, мне, признаться, и в голову не пришло, что передо мной привидение. В нём не было ровно ничего призрачного – если руководствоваться, конечно, привычными представлениями об этих существах. На привидение он походил ничуть не больше, чем я или, скажем, ты, Том… хотя, что-то сегодня ты мне кажешься бледным.
– Что?! В этом кресле восседало привидение, а ты его даже не распознал?
– Я думал, старикашка просто позировал. Более того, кажется, именно так Венн и объяснил его присутствие. Ну да, вспоминаю: он действительно делал набросок с натуры.
– Ты писал портрет привидения? – изумлённо воскликнули все в один голос.
– Да так… В общих чертах.
– О боже! Ну у тебя и нервы! – восхищённо вскричал Том Торотон.
– Сейчас покажу вам этот набросок. – Венн направился в угол комнаты и вскоре извлёк откуда-то кусок толстого картона. – Линии слабоваты, цвет блёклый… Но тогда был очень пасмурный день. Теперь, по крайней мере, вы сможете получить общее представление о внешности этого человека. Я действительно представил его натурщиком, потому что… Ну, потому что мне показалось… для всех будет лучше, если правду о нём не говорить, – объяснил Венн со смешком. – Это действительно позволило нам избежать множества совершенно ненужных расспросов и объяснений. Ничто, поверьте мне, не даётся так трудно, как церемония представления призрака живому существу. Не сомневаюсь, он был благодарен мне за то, что я тогда проявил деликатность. На эскиз, Том, ты взглянуть не боишься? Уж он-то точно не причинит тебе никакого вреда.
Все мы жадно впились глазами в кусок картона. Рисунок, выполненный маслом, набросан был очень тонко и закрашен лишь местами. Силуэт действительно был расплывчат: местами линия его обрывалась. Но сходство персонажа с тем человеком, которого я видел в студии, было неоспоримо.
– И всё-таки поражаюсь я, Венн, твоей выдержке, – продолжал долдонить своё Том Торотон.
– Видишь ли, Том, я человек практичный. Если уж призрак решил поселиться в студии, вопрос лишь в том, как использовать его в своих целях. Делать наброски, как известно, всегда полезно – и с живой натуры, и с мёртвой. Так что ничего во всём этом нет особенного.
– А призрак не проявлял недовольства?
– Ничуть. Пожалуй, он был даже польщён тем, что я нашёл ему применение. Мне кажется, привидения в основном страдают теми же слабостями, что и мы, смертные. И уж во всяком случае, не так они страшны, как нам их представляют. Я предложил призраку чувствовать себя как дома, и он с большим удовольствием принял моё предложение. «Располагайтесь поудобнее», – сказал я: он послушался. Господин этот до того здесь освоился, что даже выкурил со мной трубку.
– Выкурил трубку! – повторили мы хором.
– Подумать только, выкурить трубку с призраком! – Голос Тома дрожал от страха.
– Да, вот она: я всегда держу её тут, в сторонке, на случай если она ему ещё понадобится.
Венн поднял с крышки камина длинный глиняный «чёрч-уорден», и мы осмотрели реликвию с огромнейшим интересом. По правде говоря, ничего такого, что отличало бы трубку от тысяч ей подобных, мы не обнаружили, но, с другой стороны, «чёрч-уорден», выкуренный привидением, чего-нибудь да стоит!
– Так твой призрак ещё и курит. А он разговаривает?
– Да, хотя особым красноречием, признаться, не отличается. Он сделал всё, чтобы его общество показалось мне приятным, и сам, думаю, остался доволен хорошим к себе отношением. Я вежлив со всеми без разбора – с какой стати, спрашивается, я должен менять свои привычки в присутствии призрака? Я был вежлив с ним, предупредителен и пытался сделать его визит ко мне настолько взаимоприятным, насколько это вообще возможно. Полагаю, в иных домах, где ему приходится иногда бывать, он встречает куда менее радушный приём. Люди, знаете ли, в отношениях с привидениями страшные грубияны. Они глазеют на гостя, начинают кричать, обзываться: «ужасная тень!», «проклятое существо!» – и это ещё не самое худшее, а то и просто, завидев призрака, падают в обморок или начинают биться в конвульсиях.
Всё это привидению весьма неприятно; такое поведение человека ставит гостя в неловкое, двусмысленное положение. Он ведь является совсем не затем, чтобы нарушить мир, царящий в семье, или причинить хозяину вред. Если он и хочет чего-то, так только одного: чтобы его наконец оставили в покое. Абсолютную тишину привидение всегда предпочтёт грохоту и суете. Если внешность его не вызывает восхищения, так разве оно виновато в этом? Что оно может поделать, если его присутствие кому-нибудь неприятно? Призраки – они ведь, позволю себе заметить, вовсе не рвутся докучать честным людям. Будь у них возможность самим решать свою судьбу, они уж точно предпочли бы сидеть у себя дома, где бы он, этот самый дом, ни находился.
– Всё это, Венн, замечательно. Ну а что, если призрак появится здесь прямо сейчас, – наверное, ты не придёшь от этого в большой восторг?
– Бесспорно, Фрэнк. Мне бы этого совсем не хотелось. И тем не менее, надеюсь, я встретил бы его достойно. Привидение способно оценить приличное обращение. Более того, убеждён: призраки знакомы с правилами хорошего тона ничуть не меньше, чем, скажем, торговцы живописью.
– Но ты уверен в том, что это именно призрак, а, Венн? В доме больше никто не живёт?
– Никто, кроме хозяйки. Она вас сюда впустила – она же и выпроводит, так что спешить, право, некуда.
– Но как ты сам объясняешь появление здесь привидения?
– О, это очень серьёзный вопрос – вопрос жизни и смерти, я бы сказал, – уж не сочтите за каламбур. Вообще-то, есть у меня на этот счёт своя теория…
– Ну и что же это за теория?
– Давайте-ка вы сначала расскажете мне: чем обычно объясняют появление призрака? Только в двух словах.
– Бывает, что человек умирает с какой-то навязчивой идеей, – сказал Том Торотон. – Она остаётся с ним и после смерти – и привязывает его к земле.
– Ну и с какой же такой идеей, к примеру, он может испустить дух?
– Ну допустим, он зарыл где-то сокровище и умер внезапно, не успев о том никому рассказать, а семья его мается в нищете. Как может он отдыхать спокойно? Только и остаётся, что бродить туда-сюда по тому месту, где зарыт клад. Наверное, Венн, у тебя тут под полом что-то спрятано.
– Сказал бы ты мне об этом чуть раньше, Том, непременно разворотил бы все половицы. Но нет, я в это не верю. Пятнадцать шиллингов и четыре пенса вот тут (при этом Венн хлопнул себя по карману) – единственное в этой комнате богатство. А задолжал я… впрочем, надеюсь, это мало кого интересует. Конечно, кое-какую мелочь и вы, ребята, носите при себе, но она, увы, никакого отношения к этой комнате не имеет. Нет, Том, твоя теория относительно сокровищ не выдерживает никакой критики. Невероятно. Сокровище – в студии? Не бывает такого.