Старый слуга глянул на хозяина укоризненным взглядом, но перечить не посмел, и последующие четыре часа он только тем и занимался, что методично выпивал одну бутылку за другой, забывая про нарезанную закуску. Странное дело, но хмель его особенно не брал, просто голова наливалась чугунной тяжестью, путая ход мыслей.
В этот раз был поставлен его личный рекорд – в углу кабинета стояло восемь опорожненных бутылок, и надо было учитывать, что стрелки часов даже не перевалили за полдень.
– Эрих! – громко крикнул Либель.
Появился слуга. Как обычно, в отглаженном костюме и белоснежной рубашке, он выглядел безукоризненно. Всегда одинаково корректный слуга представлял собой верх учтивости. Причем никогда нельзя было понять, что творится у него в душе. Даже когда полгода назад у него на Восточном фронте убили сына, он ничем не показал своего гнетущего настроения, разве что его большие голубые глаза наполнились еще большей грустью.
– Принеси мне еще с десяток бутылок вина, – распорядился Либель.
– Вилли, вам нельзя столько много пить вина, – мягко возразил старик. – Это может пагубно сказаться на вашем здоровье.
Либель невольно расхохотался.
– Эрих, и ты говоришь о здоровье? Да разве оно мне нужно сейчас, если через пару дней меня просто поставят к стенке. Давно американцы в городе?
– Уже пять дней, – спокойно отвечал Ганс, как если бы происходящее за окном его мало интересовало.
– Ты как считаешь, Ганс, они меня повесят или все-таки расстреляют? Победитель всегда прав. По их мнению, я просто военный преступник.
– Вашей вины ни в чем нет, вы, как и многие другие, выполняли приказ.
– Весьма слабая отговорка, – отмахнулся Либель. – Так будут говорить многие. Хотя, признаюсь честно, я бы предпочел оказаться в плену у американцев, чем в гостях у русских. Ха-ха-ха! – Чуток задумавшись, продолжил: – Хотя по большому счету разницы нет, от какой именно пули придется умирать.
Выглянув в окно, Либель увидел, как по дороге, выстроившись в стройные колонны, двигалась американская пехота. Он различал их лица, в подавляющем большинстве молодые. Им удалось запрыгнуть в последний вагон поезда под названием «Победа», и война казалась для них приключением, о котором они впоследствии будут рассказывать своим подругам. Вряд ли они выглядели бы столь впечатляюще три, а то и два года назад.
Вдруг его внимание привлекла группа из десяти американских солдат, двигавшаяся по направлению к его дому. То, что это не случайные люди, было понятно по их собранным движениям, сосредоточенным лицам. Взяв в полукруг его дом, они передвигались теперь короткими перебежками, как если бы опасались угодить под огонь автоматчиков, стараясь между тем отрезать пути к отступлению.
Вот и дождались! На душе отчего-то полегчало.
– Знаешь что, Ганс, не нужно мне никакого вина, – грустно сказал бургомистр. – К нам пожаловали гости. Так что иди, встречай их.
На лице старика отразилось беспокойство. За время долгой службы он успел привязаться к своему хозяину и воспринимал его как сына. В этот раз Вилли выглядел как-то иначе. В нем что-то произошло.
– Господин бургомистр, надеюсь, что вы…
– Не переживай, Ганс, – улыбнулся Либель, – я сделаю все, что нужно. Не забывай, все-таки в моих жилах течет кровь тевтонских рыцарей, один из моих предков был у Фридриха Барбароссы оруженосцем, а это кое-что значит.
Едва кивнув, Ганс вышел. Приход американцев означал одно: они уже узнали о том, что он является хранителем копья, и будут его мучить до тех пор, пока он не выложит о реликвии всю правду. Если Германия не сохранилась как великое государство, так уж пусть тайна о Священном копье останется похороненной навсегда.
Во входную дверь раздался настойчивый громкий стук – то вламывались непрошеные гости. Послышалась громкая английская речь. Либель никогда не думал, что язык Шекспира может быть столь невыносимым. Победители не бывают терпеливыми, пройдет максимум минута, и они взорвут дверь вместе с прихожей.
Внизу громыхнуло два оружейных выстрела. Либель невольно улыбнулся: некогда Ганс был неплохим солдатом и начинал свою службу при генерал-фельдмаршале Пауле фон Гинденбурге. Просто так им его не заполучить. Он не ошибся в старике, тот всегда умел понимать своего хозяина с одного взгляда, а кроме того, он ни за что не упустит возможности отомстить за погибшего сына. В ответ прозвучала раздраженная автоматная очередь. Победители начинали нервничать, не такого они ожидали приема.
Вновь бухнул оружейный выстрел, заставив американцев посторониться. Некоторое время царила тишина, как если бы нападающие чего-то выжидали. А еще через несколько секунд громыхнул взрыв, заставив содрогнуться здание. Через минуту американцы поднимутся к нему в кабинет. В холле отчетливо раздавалась отрывистая английская речь, американцы ступали осторожно, готовясь к очередным неприятностям. Старик был мертв, иначе бы он угостил наглецов очередной порцией свинца.
Отряхнув с мундира посыпавшуюся штукатурку, Либель подошел к большому портрету Гитлера, висевшему в его кабинете. Вытащив из кобуры «Вальтер», он вскинул руку вверх и громко прокричал:
– Хайль Гитлер!
После чего сунул ствол пистолета в рот и нажал на курок…
1944 год, август
На доклад к капитану Джон Лоренс явился обескураженным, виноватых глаз на суровое лицо начальства старался не поднимать. Случилось худшее из того, что можно было ожидать, – бургомистр Либель мертв. А ведь предупрежден был заранее, что Либель нужен только живым.
– Наша вина здесь минимальная, сэр, – пытался оправдываться Джон. – Бургомистр застрелился. Когда мы ворвались в его кабинет, он уже лежал перед портретом Гитлера с простреленным черепом. Неприятная картина, – невольно поморщился Джон, вспомнив развороченный затылок Либеля.
– Вы должны были подобраться к его дому незаметно. А устроили такую стрельбу, что в соседнем городке было слышно.
– Незаметно не получилось, сэр, – продолжал оправдываться сержант. – Старик, который находился с ним в доме, из ружья ранил рядового Уолберга и капрала Энистона. Последнего и вовсе тяжело, еще неизвестно, выкарабкается ли… Нам пришлось взорвать дверь гранатой.
Сержант Джон Лоренс стоял навытяжку, посматривая на капитана из-под низко опущенного козырька. Парень был дисциплинирован, аккуратен и по-военному надежен, а то, что произошло, можно было бы списать на обычную случайность. Но не хвалить же его за просчет!
Каких-то пару месяцев назад сержант Джон общался с президентом Рузвельтом, по-своему даже был его ангелом-хранителем, а теперь находится едва ли не в эпицентре войны и, судя по его поведению, нисколько не жалел о том, что поменял чистый вашингтонский воздух на пороховую гарь. Если такие парни служат в Белом доме, то за президента Рузвельта можно не волноваться.