— Нормально, — ответил Ньюмэн, вставая ровно. Мы не стали расспрашивать, но оба мы знали, что не нормально пока. Он мог действовать, мог работать, но голова наверняка болела дьявольски. Но так бы ответил на его месте любой из нас. Нормально.
— Вот с Карлтон хуже.
До меня дошло: последнее, что я слышала о Лайле Карлтон — она ждала результата анализов.
— Мне говорили, что она должна выкарабкаться.
— Физически с ней все в порядке, — кивнул Ньюмэн.
— Ага, — сообразила я и опустила глаза, собираясь с мыслями. — Так что: ликантропия — положительно?
— Ага, — ответил он.
— Какой вид? — спросила я.
Он глянул удивленно:
— А это важно?
— Важно, — кивнула я.
— И еще как, — сказал кто-то из окружавших меня ребят.
Ньюмэн оглядел их.
— Ребята, так вы все — ликантропы?
Ликантропы, — ответила я за них, и Ньюмэн снова посмотрел на меня.
— Я не спросил, что за ликантропия у нее будет. Не знал, что это важно.
— Это по многим причинам важно.
Вперед шагнул Сократ и спросил:
— Я слышал, что случилось с маршалом. Как она восприняла эту новость?
Ньюмэн глянул на него и только покачал головой.
— Так вот плохо? — спросил Сократ.
Ньюмэн смял шляпу, которую держал в руках.
— Думаю, если бы не ее родные, она бы ствол в рот сунула.
— Блин, — сказала я и обернулась к Эдуарду: — Так какой у нас будет план теперь, когда есть резерв?
— Вернемся к месту их последнего нападения и кого-нибудь из твоих друзей попросим пойти по следу.
— В смысле, использовать их, как я тогда вервольфов в Сент-Луисе против серийного убийцы? Тогда вышло отлично, и я надеялась, что этот способ станет стандартной практикой для полиции во всей стране. Это же было бы как иметь розыскную собаку, которая может общаться с тобой словами — но слишком глубоко въелось в полицейских предубеждение против оборотней. Привести оборотня на место преступления можно, но не в животной форме — а в человеческом облике у них обоняние немногим лучше, чем у обыкновенного человека.
Он кивнул:
— Красиво. Но шансов, что они окажутся достаточно близко для выслеживания, маловато. Времени прошло прилично.
— Маловато, но это какой-никакой, а все же план.
— Что ж, ничего лучше придумать не могу, — сказала я, потом подумала и добавила: — Ты возьми с собой нескольких ребят, и идите по следу. Если найдешь что-то стоящее, звони мне.
— А ты куда? Почему не с нами?
— Я хочу в больницу, Карлтон повидать. Надо ей объяснить, что жизнь не кончена.
Эдуард чуть отвел меня в сторону от Ньюмэна, чтобы поговорить с глазу на глаз.
— С каких это пор ты должна держать за ручку другого маршала?
— С тех самых, как Мика сделался главой «Мохнатой коалиции», и я поняла, как важно поговорить с другим оборотнем, когда узнаешь о себе страшную правду. Чтобы тебе сказали: «Вот посмотри: у меня то же самое, и ничего». Это помогает.
— Ты чувствуешь свою ответственность за то, что с ней случилось?
Я пожала плечами:
— Некоторую. Но я знаю, что полезно будет поговорить и с ней, и с некоторыми охранниками. Он пристально смотрел мне в лицо:
— Мне не хотелось бы разделять силы.
— Мне тоже, но со мной будут хорошие бойцы, и с тобой тоже. И проведаю Олафа. Я не хотела ему руку ломать.
— Я не подумал, что он будет тебя испытывать. Моя вина.
— Что его заставило так испытывать свою удачу? Это было серьезнее, чем в прошлый раз.
— Я думаю, слухи обо всех твоих мужчинах — и еще о том, что у тебя быстрота и сила оборотня.
— Комбинация мужской и рабочей ревности?
— Вроде того.
Я покачала головой.
— Дошло до него наконец, что в подружки серийного убийцы ему меня не заполучить?
— Не знаю.
Я только глаза закатила к небу.
— Ну, класс. Вот только этого нам сейчас не хватало.
— Олаф когда приехал, стал задавать вопросы насчет твоих новых мужчин. Особенно его интересовал Синрик.
— А почему Сии особенно?
— Сии? — переспросил Эдуард.
— Ему всего семнадцать, для такого пацана «Синрик» — слишком серьезно.
— Но почему Сии?
Я пожала плечами:
— Будь он другого типа мальчишкой, ходил бы бледный в черном и писал стихи о смерти. Мне тоже его ник не нравится. Но почему именно Синрик так заинтересовал Олафа?
— Думаю, что из-за возраста.
— Из-за его возраста или из-за разницы между ним и мной?
— Могу только гадать, как и ты. Он не говорит на эту тему, но задавал вопросы о Синрике. Хотел знать, верно ли, что ты взяла себе в любовники мальчишку.
— Он так и спросил?
Эдуард подумал секунду, затем кивнул.
— Он спросил: «Правда ли, что Анита взяла к себе жить мальчишку-подростка?» Я ответил, что да, и тогда он спросил: «Правда ли, что он ее любовник?» Я снова подтвердил.
— Он когда-нибудь спрашивал конкретно о ком-нибудь из моих любовников?
— Нет. Спрашивал, правда ли, что у тебя столько любовников, сколько приписывает тебе молва. На это я ответил, что с таким количеством мужиков никто не может трахаться.
— Ты ему не хотел говорить, со сколькими мужчинами я сплю?
— Ненависть Олафа к женщинам отчасти возникает из убеждения, что все они потаскухи и пытаются мужиками вертеть. Когда вы только познакомились, ты вообще ни с кем не спала, и это ему помогло не иметь на твою тему тараканов. Вот я и подумал, что лучше число любовников не уточнять.
С этим ходом мысли я не могла спорить, но…
— Ты думаешь, что в представлении Олафа я переступила некоторую черту? И теперь я ему уже не подруга и не возможная любовница, а обыкновенная шлюха, которую надо похитить, пытать, изнасиловать и зарезать?
Эдуард снял темные очки и потер глаза.
— Анита, я не знаю. Честно, не знаю.
— Черт, до чего же все это усложняет ситуацию!
— И еще ты ему руку сломала, и он будет теперь пытаться доказать, что ты не лучше его в профессии. Да практически любой мужчина попытался бы.
— Я не хотела ухудшать ситуацию, Эдуард.
— Знаю.
Он смотрел на меня светлыми усталыми голубыми глазами из-под ковбойской шляпы. Я все еще не привыкла, что «Тед» носит шляпу, а Эдуард — нет. Эдуард шляп не любит. Он солнечные очки закладывает так, что они прячутся под рубашкой, а не сверху. Там они меньше мешают стрелять.