— Так что мне с ним делать?
— Да вот не знаю я, Анита. Если он решил, что ты просто шлюха, то уже никогда, никогда тебе с ним не работать. И он может попытаться заняться тобой всерьез.
— То есть сделать меня своей жертвой.
— Да.
Мы посмотрели друг на друга.
— То есть мне не надо его навещать в больнице, когда я поеду говорить с Карлтон?
Он покачал головой, снял шляпу, провел рукой по волосам. Снова надел шляпу и сдвинул на затылок, в то же удобное положение, с которого начал. Последние несколько лет он больше был Тедом, чем собой. Может, теперь Эдуард тоже полюбил шляпы?
— Мне вообще не нравится, что ты поедешь в больницу, когда там Олаф, Анита.
— Но ты же не пытаешься убедить меня не говорить с Карлтон?
Он снова покачал головой:
— Я слишком хорошо тебя знаю.
— И знаешь: я не могу допустить, чтобы страх перед Олафом встал между мной и моей работой.
— Утешать Карлтон не входит в твои рабочие обязанности, Анита.
— Нет, но я не хочу, чтобы Мика ехал сюда, пока тут «Арле…», блин, пока тут они. Он станет мишенью или заложником.
— Верно.
— Значит, приходится мне самой.
— Я знаю, что ты будешь осторожна.
— Как девственница в брачную ночь, — пообещала я.
Он улыбнулся, но как-то невесело. Сунув руку назад, он достал темные очки из-за ворота, надел их, чтобы я не видела, какие у него недовольные глаза.
— Я не хочу убивать Олафа до того, как он нам поможет поймать этих гадов. — Очень было в его манере — сказать, что не хочет убивать Олафа до того, а не вообще не хочет убивать. Не хочет убивать, пока тот полезен. — Ладно, езжай сострадать своей Карлтон. Я попытаюсь послать с тобой Ньюмэна, а ты попытаешься их обоих оставить в больнице.
— Он не был бесполезен в лесу, Эдуард.
— Нет, но он новичок, только что с курсов. Это значит, он не привык к нашей свободе в обращении с правилами.
— Никто не обращается с правилами так свободно, как мы.
— Неправда. Маршалы прежних времен — сплошь и рядом.
Я подумала и согласилась:
— Совершенно верно.
— Вот если включить Бернардо и Олафа, тогда никто так не насилует правила, как мы.
— Включу, — улыбнулась я.
И он тоже улыбнулся. Интересно, улыбнулись ли глаза за темными очками.
— Ладно, иди теряй время в больнице, а я буду выслеживать злых и страшных вампиров.
И он двинулся прочь.
— Эдуард! — окликнула я его.
— И ты прости, но пока я не буду знать намерений Олафа относительно тебя, я не хочу, чтобы ты была не рядом со мной.
Я дотронулась до его руки, отчего он посмотрел на меня.
— Ты и правда сильнее опасаешься того, что меня похитит Олаф, нежели… Те-Кого-Нельзя-Называть?
Он сделал, очень глубокий вдох, выдохнул медленно и старательно, потом кивнул.
— Они дадут Злобной Твари Мира завладеть моим телом, Эдуард. Это было бы хуже смерти.
— Но они не будут тебя пытать, а я знаю, что ты физически крепкая — это значит, что у нас будет шанс тебя вернуть. Если тебя заполучит Олаф, спасать будет некого и нечего. Ты понятия не имеешь, что он творит с жертвами.
— А ты имеешь?
Он кивнул. И побледнел под летним загаром.
— Ты видел?
Он снова кивнул:
— Мы закончили работу и отмечали. Пошли в один бордель, а я тогда не знал правила Олафа, что он после работы расслабляется.
— И что было?
— Какой-то клиент напился, вошел не в свой номер — и заорал. А потом вдруг замолчал. Мы все, кто еще не был пьян, бросились туда с оружием. Ты же знаешь, что означает такой резко прерванный вопль.
— Да.
— Тот, кто кричал, лежал на пороге мертвый. Женщина была привязана к кровати.
— Тоже мертвая.
— Нет.
Эдуард сказал это еле слышно.
Я посмотрела на него, широко раскрыв глаза.
— Мы сперва подумали, что мертвая, но ошиблись. Лучше бы она была мертва. Я бы его убил, но он стоял, направив на меня пистолет. На всех нас. И стал с нами торговаться.
— Как?
— Можем все умереть, можем все жить. Мы остались жить.
— Как ты вообще мог с ним после этого работать?
— Очень немного есть в нашей профессии людей моего класса. Он один из них, Анита. Кроме того, в договор вошло условие: когда он работает со мной, он не расслабляется потом.
— Так что ты заключил сделку с дьяволом, чтобы он больше не убивал женщин?
— Да.
— Бернардо тоже там был?
— Нет. Он лично работы Олафа не видел, иначе никогда бы не стал с ним опять работать.
— Его потрясти проще, чем тебя.
— Чем меня или тебя, — ответил Эдуард. Я оценила комплимент.
— Что ты мне советуешь? — спросила я.
— Если тебе покажется, что Олаф наметил тебя очередной жертвой — убей его. Не жди удобного выстрела, не жди, чтобы подозрения перешли в уверенность, не жди, чтобы не было свидетелей, — ничего не жди, просто убей его на месте. Обещай, Анита. — Он взял меня за руку, крепко сжал. — Обещай мне.
В темных очках я видела свое отражение.
И я ответила единственное, что могла:
— Обещаю.
На больничной кровати Лайла Карлтон казалась маленькой, лицо у нее стало очень круглое, и со своими кудряшками она казалась пятилетней — серьезной и печальной пятилетней девочкой. Может быть, это впечатление усиливалось и тем, что трое мужчин, стоявших рядом с ней, были ребята здоровенные. Все трое не ниже шести футов четырех дюймов, сложения крепкого и плотного. Двое младших были мускулистыми и худощавыми. У старшего из молодых был плоский живот, намекавший на булыжную мостовую под футболкой. Самый младший был во всех смыслах помягче — хотя ходил в тренажерный зал, но до брата не дотягивал по крутизне. Самый старший был очень похож на них, но постарше. Наверное, отец Карлтон и братьев-футболистов.
Увидев в палате этих троих, я порадовалась, что оставила Ники и Лисандро в коридоре. Нам с Сократом едва хватило места.
— Анита, — сказал Лайла, и большие карие глаза вдруг заблестели так, словно слезы подступили. Боже мой, да я же всего только и сделала, что вошла в палату.
— Привет, Лайла, — ответила я, направляясь к ее койке.
— Это мой папа и братья.