Всё хорошо… но тяжко по утрам.
Михась вслушивался в песенку с нескрываемым интересом. Ну разве мог два года назад страдающий похмельем и безденежьем студент предполагать сверхпопулярность написанного после дружеского застолья стихотворения? Нет, не мог. Кстати, главный редактор «Роденийских ведомостей», оценивший хорошую шутку и пустивший её в печать, не поскупился с гонораром. Добрейшей души человек — полученного хватило на две недели вдумчивого загула. Потом, правда, всей дружной компанией подметали столичные улицы под присмотром весёлой и доброжелательной городской стражи… Расквашенную морду не желающего делиться славой исполнителя вспоминали всю половину месяца, проведённую на исправительных работах.
Весело было, да. Весело даже сейчас, когда руки связаны за спиной, болят отбитые бока и от непроизвольной улыбки лопается тонкая корочка запёкшейся крови на разбитых губах.
— О чём вы говорили с мастер-воеводой Копошилой в день своего прибытия? — голос сотника звучал монотонно и обыденно, в нём отсутствовало любопытство. — Может быть, ты расскажешь?
— Не пошёл бы ты к винторогому кагулу в гузно, сынок, — стоявший справа от Михася Вольдемар Медведик скосил взгляд на торчащие нитки, оставшиеся от сорванных нашивок, и добавил: — В носе у тебя ещё не кругло, чтоб старших по званию допрашивать.
— Продолжаем запираться, значит, — вздохнул Блюминг. — Но всё равно попробуйте объяснить, почему после взрыва на той высоте вы остались целыми и невредимыми, а лично возглавивший атаку мастер-воевода Серафим Копошила убит ударом копья в спину? Единственная потеря! И кто? Сам командующий армией! Странное совпадение, не находите?
— Если военачальник забывает о своих обязанностях и лезет в первые линии, то такие совпадения просто неизбежны, — Медведик сплюнул на земляной пол. — Ему бы головой думать. А не мечом.
— Да-да, — согласился особист. — Неизбежные на войне случайности.
— Так и есть.
— Совершенно правильно! И поддельные документы пиктийцы подбросили. Какие, однако, негодяи!
Вольдемар поморщился и нахмурился, что при опухшем и отливающем синевой лице вышло как-то блёкло и неубедительно. Перестарались особисты при аресте, с-с-суки… Зато как было приятно засветить в рыло тому наглому десятнику, схватившемуся за огнеплюйку. Аж подбитые медными гвоздиками подошвы сапог взлетели до уровня глаз. Чужих сапог, естественно. А мгновение спустя Матвей с Михасем бросили безвольное тело профессора Баргузина и присоединились к празднику жизни. Ведь бить особиста — это как песня, чаще всего лебединая, но оттого не ставшая менее привлекательной.
Веселье продолжалось недолго, как раз до того момента, как к нему подключились пехотинцы. К большому сожалению — на стороне противника. Неужели завидно стало? Скорее всего так оно и есть… жлобы.
А что до документов… Да поцелует Блюминг маму винторогого кагула, если к документам можно предъявить хоть какие-то претензии. Впрочем, пусть целует и без оных — печати подлинные, бумага с соответствующими знаками, а дальняя связь после ночных подвигов Еремея долго еще будет выдавать шипение и треск вместо внятных звуков. Выдумывает сотник про подделку, как есть выдумывает!
Медведик открыл рот, чтобы сообщить свою точку зрения на Северную армию вообще и Двенадцатый легион в частности, но всё испортил не вовремя пришедший в сознание профессор Баргузин. До того он спокойно лежал в углу, предусмотрительно связанный по рукам и ногам, и дёрнула же его нелёгкая открыть левый глаз и громко произнести:
— Ш-ш-шайзе!
— Что он сказал? — с нездоровым интересом переспросил особист. — Колдует?
— Шаманит, — со знанием дела пояснил Барабаш. — Это же знаменитый знаток древнебиармийского шаманизма.
— Да? И как же сей учёный оказался на фронте?
— Известно как, по призыву резервистов. Только ведь древности древностями, но я бы не стал с ним шутить. Вот, давеча Ерёма как дал в бубен…
— И?..
— И поносное проклятие сразу на три драконьих полка! Ты, сынок, неприятности в желудке ещё не ощущаешь? Мы-то к профессору привычные, на нас не действует, но попервой ой как несладко приходилось. И чего мне цвет твоего лица не нравится? Не иначе, как съел что-то негодящее. Или Ерёма… того самого…
— Натюрлихь! — Баргузин открыл второй глаз. — Дас ист фантастиш!
Сотник Блюминг побагровел и потянулся к огнеплюйке на поясе, но его рука на половине пути остановилась. А сам он замер, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Что-то в них не понравилось, и особист крикнул во весь голос:
— Караул!
— Ты чего? — удивился Матвей. — Не бойся, не смертельно же…
Появившаяся в землянке охрана как бы намекала, что Барабаш несколько ошибся с выводами.
— Расследование закончено, увести мерзавцев! Заседание Особого Совещания вечером. И не развязывать!
Остаток дня прошёл на редкость уныло. Больше всего досаждали стянутые за спиной руки, вернее, невозможность воспользоваться ими для отправления естественных надобностей. В Михасе проснулась неизвестно откуда взявшаяся мстительность, и он предложил напрудить в штаны, дабы непотребством и запахом досадить будущим судьям. Понимания Кочик не нашёл.
— Решат, будто со страху, — заметил Медведик. — Позору не оберёшься и всю жизнь потом будешь носить не самое приличное прозвище. Оно тебе надо? Как говорится, береги честь смолоду.
— Да сколько той жизни осталось? До ближайшей стенки?
— В степи стенок нет, это во-первых. А во-вторых… неужели думаешь, что кто-то решит пустить в расход четверых более-менее опытных бойцов? Утром под горячую руку вполне могли шлёпнуть, но никак не сейчас. Нет, мой юный друг, ты ещё повоюешь. Мы все повоюем.
— Но очень недолго, — вставил Барабаш. — Кто-нибудь помнит легенду об отряде десятника Никодима Бесогона?
Вольдемар рассмеялся. Старинную байку, рассказываемую каждому новобранцу Роденийской армии, он знал хорошо, являлся автором одной из самых непристойных её версий. Там прославленный герой во искупление многочисленных грехов был отправлен выполнять безнадёжное и самоубийственное задание во главе сформированного из преступников и подонков отряда. Потом, конечно же, погиб, но перед смертью успел насовершать немыслимое количество подвигов, включая соблазнение пиктийской императрицы. Казалось бы, при чём здесь черенок от лопаты? Особый шарм истории придавало приписываемое Никодиму изобретение парусных самоходов, на коих сей похититель женских сердец ездил покорять вражеских красавиц — особый шарм, и смех более-менее понимающих людей.
— И мне думается, что засунут нас в исправительно-искупительную баталию с одной огнеплюйкой на трое человек.
— Как это на троих? — удивился Михась. — Тем более нас четверо.
— Расчёт ДШК как раз из троих человек. А ты что подумал? Профессора корректировщиком возьмём, пойдёте, товарищ Еремей?