– Ну надо же! Вот чертовка! Взяла и выдернула куколку! – Роберт поморщился, потрогал пальцем сломанный штифт крепежа и прикинул, каким образом можно его починить. Аккуратно положив куколку в карман, он развернулся и поехал назад вдоль бульвара. По дороге он зорко всматривался в проходящих, думая, что сможет заметить Воронину, если она, не дождавшись, все-таки решит уйти. Ему не хотелось, чтобы она ушла. Зачем было пропадать еще одному занятию? Хотя по времени ему оставалось заниматься с ней вместо полутора часов только сорок пять минут, он все равно мог бы отъездить их и поставить в журнале напротив ее фамилии галочку, что занятие отработано.
В ворота была видна только одиноко стоящая желтая машина, но, въехав во двор, он увидел Нину. Она не ушла, а стояла в глубине двора, поближе к стенке, и, присев на корточки, гладила собаку. Ему даже показалось, что он уже где-то видел похожую сцену, может быть, в каком-нибудь фильме: пустой серый двор, красная кирпичная стена и на ее фоне женщина, вся в черном, ласкает пса.
Пес был все тот же самый. Нина внимательно разглядывала его мордочку.
– Ах, ты принюхиваешься, – говорила она. – Я виновата перед тобой. Жарила котлеты перед занятием, а тебе не принесла! Безобразно мучить собаку запахом котлет! Я исправлюсь в следующий раз!
Пес вслушивался в ее голос, терся крутым коричневым бобиком о Нинину руку и вилял хвостом.
– Эй! Долго мы будем любезничать с собаками вместо того, чтобы заниматься! – крикнул Роберт из окна и пару раз дал сигнал.
Нина выпрямилась, отряхнула руки. Теперь она уже была не красная, как тогда, когда бежала по бульвару, а скорее бледная, и черный воротник ее свитера оттенял уже привычную для Роберта матовость ее кожи и легкий рыжеватый оттенок волос. Видимо, она успела отдохнуть после своего бега и теперь дышала ровно, спокойно.
– Извините, я сильно опоздала! – сказала Нина и не двинулась с места, не зная, согласится ли он провести с ней то недолгое, оставшееся от занятия время.
– Лучше поздно, чем никогда! – буркнул он и перешел из своей машины в учебную, открыв по дороге дверцу с ее стороны, как бы приглашая занять место водителя.
Она быстро села и ласково провела рукой по рулю.
– А я уже думала – все, занятие не состоится!
– Почему пропускаем уроки? – Он задал ей вопрос со всей строгостью, на которую был способен. Но то, что она так любовно погладила руль машины, на которой училась, странно растрогало его. Он вспомнил, что Лиза на первом занятии назвала эту же машину развалюхой.
– Муж заболел, поэтому пропустила. – Нина не хотела вдаваться в подробности. – Я и сама соскучилась по учебе, но прийти на занятие никак не могла. Не было времени!
Он удивился:
– Что же случилось с мужем?
– Радикулит. – Она аккуратно включила зажигание.
Он ничего не сказал, но подумал: «Подумаешь, муж заболел! Ну и пусть бы болел. Лежал бы себе, поправлялся, принимал лекарства… а она-то при чем? Не при смерти же он был, что было невозможно от него отойти на два часа!» Он привычно сложил свой растрепанный учебный журнал на коленях.
Она на удивление ловко обошлась с педалями, и машина совершенно спокойно поехала, в то время как другие ученики все еще беспомощно тыкались между сцеплением и газом.
«Вот это да! – подумал он, но ничего не сказал. Он ощутил за нее гордость. – Но рано, рано радоваться!» – осадил он себя. Когда его ученики начинали прилично ездить, его всегда это радовало.
– Давай на улицу! – сказал он, когда на следующем круге они стали приближаться к воротам.
– Вы не боитесь? В прошлый раз, мне кажется, я вас здорово напугала своей ездой. Да и трудно было не испугаться, я ведь ехала тогда первый раз в жизни!
– Напугала, конечно. А как же? – Он решил немного поважничать. – У меня работа такая.
– Трудная работа.
Да, ему определенно нравилось, как она разговаривает с ним. Без фамильярности, без снисходительности. А ведь, судя по всему, муж у нее был какой-то шишкой. Роберт не любил учить ездить жен «больших» людей. Обычно они относились к нему как к личному слуге, пока он не осаживал их. Часто это давалось с большим трудом. Иногда и не давалось. Тогда он просто махал на них рукой и старался поскорее закончить обучение. Но в Нинином случае не было видно никаких признаков пренебрежения с ее стороны. Более того, если бы он не видел однажды ее мужа, сказал бы, что более всего она походит на одинокую, неуверенную в себе разведенку. Она назвала его гуру. Сначала ему это совсем не понравилось, но потом, как-то случайно вспомнив об этом, он нашел, что все-таки считаться гуру очень даже приятно.
Они благополучно выехали за ворота и медленно ехали вдоль бульвара. Господи, сколько раз за день ему приходилось совершать этот путь! Он вспомнил Лизу, как вместо тормоза она нажала на газ. Определенно девушка без башки! И куколку сломала! Но зато Лиза хорошенькая! Почему эта Воронина не такая?! Сердце у него защемило. Ему ужасно вдруг захотелось, чтобы вместо темноволосой сосредоточенной Нины рядом с ним вдруг каким-то чудом оказалась светленькая легкомысленная Лиза, но со всеми Ниниными внутренними качествами. Он вздохнул. Посмотрел на желтые листья, упавшие на газон.
– Как тебе погода? – вяло поинтересовался он, вспомнив, что такой же вопрос задавал Лизе.
– Прекрасная, светлая! – сказала Воронина, и он вдруг увидел, что на улице действительно стало светло из-за выглянувшего солнца. Он помог ей повернуть возле памятника поэту, не выезжая на широкий проспект, и они поехали назад. Он внимательно смотрел на дорогу, на обгоняющие их автомобили, поправлял, придавая нужное положение рулю, чтобы машина не елозила по дороге, а шла ровно, но сам вспоминал Лизу. Она будто стояла у него перед глазами, с ее улыбкой, с сережками, бусиками, браслетиками, звенящими колечками, металлическими кнопочками на джинсах.
«А эта всегда теперь в черном, – с неудовольствием подумал он про Воронину. – К чему этот траур?»
Он не привык скрывать свои мысли, особенно с учениками. К тому же они снова поехали по одному и тому же месту второй раз, и ему стало скучно.
– А ты почему всегда в черном? Нечего надеть? – без обиняков спросил он. Ему было на это в общем-то наплевать, но не сидеть же было все время молча. Нина вела машину сосредоточенно, спокойно, не болтая. Конечно, он видел, она волновалась, и получалось у нее все очень неуверенно, медленно, но осторожно и аккуратно. Не то что у Лизы. Раз, раз! Вот скорость уже шестьдесят, а то и восемьдесят! Он только успевал крутить головой, чтобы они не врезались куда-нибудь! Воронина, конечно, была не такая. Вообще-то за рулем и надо быть сосредоточенным… но Лиза! За ее красоту он уже простил ей все-все, даже его испорченную эскимоску.Сквозь его мысли о Лизе до него с трудом дошли слова Ворониной. Как будто из снежного марева, в метель, откуда-то из глубины ночи, к нему пробился слабый свет фонаря. Она сказала: