Шарль Готье приехал в начале следующей недели, и домашний прием в его честь Кирилл решил устроить в субботу.
– Надо пригласить официанта из ресторана, чтобы помогал во время обеда, – сказала Нина в процессе обсуждения с Кириллом подробностей проведения этого мероприятия. – Нехорошо, когда жена мечется с посудой от стола в кухню!
– Конечно, – согласился Кирилл, – но есть одна загвоздка. Когда мы обедали в ресторане, Шарль намекнул, что много слышал о так называемых русских «посидьелках на кухнях за бутылкой водки и пьельменьями». У него даже, кажется, как он сказал, одна из многочисленных тетушек была знакома то ли с Галичем, то ли с Некрасовым. Тетушка в молодости вместе с ними на радио «Свобода» работала.
– С Некрасовым? – усомнилась Нина.
– Да не с тем, которого в школе изучают. С другим, диссидентом. И теперь у Готье такая причуда – он хотел бы побывать на «русских посидьелках».
– Для него это такая же экзотика, как для нас то, что французы лягушек едят. Мне, во всяком случае, когда я училась в школе, тоже хотелось лягушек попробовать.
– Тогда, может быть, действительно имеет смысл устроить этакие диссидентские посиделки на кухне? С пельменями под водочку? Чтобы ему угодить? – задумался Кирилл.
– Пельменей я налеплю, это не проблема, – ответила Нина. – Только скажи, какие могут быть посиделки в нашей квартире с шелковыми диванами и с официантом в смокинге и в галстуке-бабочке? Какой смысл нам играть в эти диссидентские игры, если мы с тобой в университете учились уже при Горбачеве, когда никаким диссидентством в стране вовсе не пахло, а все только бегали по магазинам в поисках съестного и того, что можно надеть на себя? Может быть, так честно ему и сказать, что для нас это диссидентство уже такое же далекое прошлое, как и Великая Октябрьская революция?
– Но мы же должны его чем-то заинтересовать? – Кирилл начал злиться. – Неужели ты не понимаешь, что от этой встречи может многое зависеть? Найду я с ним контакт или нет? А что я могу ему рассказать? Как я всю жизнь зарабатывал деньги, как покупал эту квартиру, как делал в ней ремонт?
– Расскажи ему о своих поездках за границу…
– Французу рассказывать о Париже?
– Нет, конечно. – Нина расстроенно опустила глаза. – Вот как мы ниже пали… Придет человек в гости, а с ним не о чем поговорить!
– Включим ему приемник, и пусть ловит «Голос Америки»! – съехидничал Кирилл.
– А у нас и приемника нет! – Нина обвела глазами то разделенное аркой весьма элегантное тридцатиметровое пространство, оснащенное самой современной техникой, которое служило им и кухней, и столовой. – В этом шикарном помещении изображать антисоветские посиделки как-то глупо, ты не находишь? – сказала она. – Уж если знакомить его с нашим советским бытом, тогда надо вести его в пятиметровую кухню старой квартиры, там, кстати, есть и приемник тридцатилетней давности. «ВЭФ» называется.
Вдруг некая мысль мелькнула в ее глазах.
– Знаешь что? Давай еще пригласим Пульсатиллу. Она и твоего знакомого развлечь в состоянии, и пельмени заодно мне поможет лепить. Опять же две женщины с тарелками вокруг стола кажутся уже не такими навязчивыми, как одна.
Кирилл поразмыслил немного, пожал плечами и согласился, правда, поворчав немного:
– Ты думаешь, у него мало подруг по всему миру?
Но Нина все равно преследовала свою цель. «Чем черт не шутит? – думала она. – Богатый француз, вдруг понравится Пульсатилле?» В том, что пушистая красота ее подруги обязательно должна прийтись по вкусу заморскому гостю, Нина не сомневалась. Другое дело, выйдет ли что-нибудь хорошее из этой симпатии…
– Ты что-нибудь читала про французскую жизнь? – заканчивая разговор, спросил Кирилл.
– Что именно?
– Ну, что-нибудь…
– «Три мушкетера», – подумав, ответила Нина.
– С ума сошла?
– «Красное и черное», «Мадам Бовари»…
– Негусто.
– Я читала «Фиесту» Хемингуэя! – вспомнила Нина.
– Так он же американец.
– Неважно. Он много писал о жизни во Франции, в Испании. Могу тебе дать! – Она пошла к книжным полкам. Кирилл уже ужасно хотел спать, но по дороге в спальню он все-таки взял у нее из рук новенький том.
– А это у тебя что? – Он заметил под лампой раскрытую книгу и поднял ее, разглядывая обложку.
– Ремарк. «Три товарища». Это о Германии. – Она чуть-чуть покраснела и хотела взять у него книгу.
– Ладно, я эту тоже посмотрю. Германия, Франция – один черт! – Он небрежно зевнул и ушел. Она осталась сидеть у стола, составляя список необходимых для банкета продуктов. Когда она вошла в спальню, Хемингуэй, так и не раскрытый, лежал на тумбочке возле кровати, а на полу вверх обложкой валялся Ремарк. Нина его подняла, протерла ладонью и спрятала в бельевой шкаф. Почему она так сделала, она не могла объяснить.
Следующие два дня она была занята генеральной уборкой и беготней по магазинам, потом еще день отняло посещение парикмахерской и косметического салона. Когда же с болью в руках и ногах, но с новой стрижкой и красным носом после так называемого очищения кожи она явилась на занятие по вождению и ее преподаватель, посмотрев на ее нос, сказал своим привычным занудливым тоном: «Ну, заводи!» – ей показалось, что для нее нет ничего на свете важнее этих уроков.
Лиза опять попросила Роберта устроить ей экзамен в ГАИ пораньше, не дожидаясь основной группы, и он не смог ей отказать, хоть и знал, что экзамен ей сдавать рановато. Он высказал ей свое мнение.
– Ты не понимаешь! – сложила она губки. – Отец хочет подарить мне машину на день рождения. Но выставил дурацкое условие, что у меня должны быть права! Если я не получу их в течение месяца, мне придется ждать потом целый год до следующего дня рождения. Отец – кремень, он требования своего не изменит! А я так хочу машину! Новенькую, блестящую, мощную! Чтобы уж как врезать по газам, так врезать!
Он подумал, что о машине она говорит, как о кукле. Но его это даже умилило.
«Да пусть она сдаст этот экзамен, если уж он ей так нужен, а я ее потом подучу еще сам!» – решил он. Они вместе съездили в ГАИ. И когда Роберт, в принципе получив согласие, довольный сбежал по ступенькам вниз, взял ее под руку и повел к машине, он с удовлетворением почувствовал на своей спине завистливый взгляд сержанта, стоящего на посту у входа. Лиза отблагодарила его нежным поцелуем в щечку. Он предложил ей встретиться вечером. Она улыбнулась и с обворожительной улыбкой сказала:
– Возможно. Но не сегодня. Вечером у меня много занятий, я поздно вернусь.
Ее слова хоть и вынудили его ждать, прозвучали многообещающе. В этом состоянии – предвкушении чего-то нового, чудесного – он и встретил Воронину, пришедшую на занятие.
– Заводи, поехали! – сказал он.