– Да не отца-батюшку, а попа!
– Ах попа! – Роберт нахмурился. – В Афгане он никогда не прибегал к помощи никаких батюшек! Я не позволю, чтобы она что-то сделала вопреки его желанию!
– В его положении люди могут иметь такие желания, о которых вряд ли думали раньше… – дипломатично сказал Михалыч. – От батюшки, наверное, не будет особого вреда?
– Она сама сначала его довела до всего этого, а теперь батюшку захотела? – У Роберта сжались кулаки.
– Он отравился? – спросила Нина.
Роберт молча протянул ей скомканный листок, в котором Нина узнала ту бумажку, с которой утром он шел к ней на занятия.
«Так вот из-за чего он был такой расстроенный утром, а я на него наорала», – подумала она и стала читать.
«Ребята, – на удивление четким почерком было написано на бумажке, – свой пост я не бросил. Ночью никто не приходил. Оставляю машины в порядке. Будьте счастливы, я не хочу никому мешать».
Ниже стояла дата. Сегодняшнее число и время – семь тридцать утра.
– Он повесился в гараже, – пояснил Михалыч. – Я нашел его уже в восемь, когда пришел на работу. Не знаю, сколько прошло времени, пока он был в петле. «Скорая» приехала на удивление быстро.
– Ты видел его жену? – спросил Роберт. – Что она говорит?
– Что она никак не ожидала, что вместо того, чтобы помочь ей, он вдруг поступит таким неожиданным образом.
– А в чем помочь?
– Мальчик его всему был причиной – маленький подлец. Молодая кровь бурлит, а разума нет – то ли проиграл крупную сумму в карты, то ли проворовался где-то, в общем, неприятная история. Мать залезла в долги, а отдавать нечем. Вот она вчера утром и приехала с предложением, чтобы Ленц свой участок вместе с домом продал.
– А где бы он стал жить?
– В этом и вопрос. Галка слышала их разговор. Когда жена Ленца пришла, Володька у нас в кухне пил чай; меня уже не было, дети тоже ушли. Галка стала собираться на работу, оставила их вдвоем, но жена Ленца так кричала, что Галка слышала суть ее требований.
– Так она что, предложила Ленцу жить вместе с ними?
Нине показалось, что это могло бы быть вовсе не так уж плохо для всех: сын, может быть, в присутствии родного отца поутих бы, жена снова обрела бы мужа, а Ленц – родной дом, которого ему не хватало…
– Ты хорошо обо всем этом думаешь, – заметил Михалыч. – Нет, она вовсе не предложила Володьке жить вместе с ними. «У нас места мало, – сказала она. – Ты ведь оставил нам не бог весть какие хоромы. В одной комнате я, в другой – сын», – сказала она.
– В таком случае они с сыном могли бы поместиться и в однокомнатной или Москву сменять на область за доплату, – высказалась Нина. – Ленц ведь не виноват, что сын поступил по-свински.
Внезапно открылась дверь, и в коридор из больничной палаты быстрыми шагами вышла невысокая женщина с сердитым и одновременно недоуменным выражением лица. Она нервно комкала в руке носовой платок. Даже не взглянув на Михалыча и на всех остальных, она решительно пошла к выходу.
– Подлец! Какой подлец! – прошептала она и уже приготовилась громко хлопнуть отделенческой дверью, но вдруг остановилась на выходе и стала лихорадочно искать что-то в сумке.
Роберт и Нина, не обращая больше на нее внимания, заглянули в палату. Дежурный врач поманил их рукой.
– Заходите! – Он сделал укол человеку, лежащему на необычно высокой кровати, и деликатно отошел в сторону. И только тогда в лежащем больном Нина узнала Ленца, до того теперь было некрасиво – отечно, одутловато – его лицо, все в мелких кровоизлияниях. И если бы не длинные русые волосы, зачесанные назад и разбросанные по подушке, возможно, она бы его и совсем не узнала. Видно было, что Михалыч и Роберт тоже оторопели при виде больного.
– Ты чего это? Из-за бабы? На тебя не похоже! – бормотал, взяв Ленца за руку, Роберт. Михалыч же просто сопел и стоял молча.
– Не из-за бабы, – просипел с натугой Ленц, при этом поверхностные вены у него на лбу и на висках напружинились. – Из-за денег. Я не жмот, просто я не хочу делать так, как они хотят, это несправедливо. Пусть они не думают, что могут вытирать об меня ноги, я не резиновый коврик.
– Не разговаривать! Разговаривать больному нельзя! – заметил доктор от своего столика.
– А справедливо оставить сына без помощи, сказав, пусть теперь сам выкручивается как знает? – вдруг неожиданно у дверей раздался чей-то пронзительный голос.
Все разом, вместе с доктором, обернулись и увидели, что жена Ленца вернулась.
– Друзья-товарищи, такие же забулдыги! – скривилась она, мельком взглянув, кто же это пришел к ее мужу, и направилась в угол, к врачу. – Подпишите, пожалуйста. – Она протянула доктору какую-то бумагу. Он посмотрел, пожал плечами и подписал.
Женщина спрятала документ в сумку и, не взглянув больше на Ленца, снова направилась к двери. Ее лицо было перекошено гневом.
– Работать мы не любим, семье помогать не хотим! Мы будем на природе жить, шашлыки жарить, водку жрать, а с дитем родным пусть мать как хочет, так и управляется! – В голосе ее явно слышалась ненависть.
Нина вспомнила Пульсатиллу.
Как странно устроен мир! Как много зависит от личных симпатий! В одном случае ей было жаль подругу, почти в похожем – ее сочувствие принадлежало Ленцу.
– Ну а где, вы предполагали, он должен был бы жить? – спросил Михалыч, преграждая женщине дорогу.
– Ну, ну! – недовольно поморщился врач.
– Работать надо, мой дорогой, работать! А не сидеть сложа руки! Какое мне дело, где он собирается жить, он должен семье помогать! – в лицо Михалычу крикнула женщина.
«Кто прав в этом мире?» – подумала Нина.
– А то, что у каждого человека есть право на свою собственную жизнь, вы не допускаете? – включился в дискуссию Роберт.
– Нечего было детей рожать! – выкрикнула жена. – Народят и в кусты!
– Да ты же первая, зараза, сбежала в кусты! – захрипел со своей постели в ярости Ленц, и Нина не нашла ничего лучшего, как наклониться к его уху и зашептать:
– Тише, тише, миленький! Вам нельзя волноваться!
Ей самой показалась невообразимо тягостной эта сцена, и она, никогда не понимающая и не одобряющая самоубийц, вдруг почувствовала, что противостоять этой ситуации может только уход – все равно куда, лишь бы подальше. «Да, кто умнее, тот и уступает место», – подумала она.
– Зачем она возвращалась? – спросил у врача Михалыч.
– Справку на работу взяла, что больному нужен уход, – равнодушным голосом произнес врач, и было видно, что всеми силами души он хочет уберечь себя от участия в этой трагедии, помогая профессионально настолько, насколько призывал его к этому долг.
– Я так и не понял, зачем ты повесился? – спросил вдруг без всяких обиняков Роберт. – Чтобы без всякого сопротивления этой стервозе участок отдать?