Извеков был, казалось, смущен.
— Родственники уже с утра копытами стучат. Вряд ли удастся их уговорить ждать до пяти, до конца второго занятия.
— Постарайся, иначе занятие сорвем.
— Не знаю. — Извеков даже обрадовался, когда увидел Сашу. — Там тебе гистологию принесли. В комнате, в папке.
Рябинкин пошел искать Клавдию. Она, как назло, закрылась в своей комнате.
— Готовьте утопление! Почему до сих пор нет трупа на столе? Я сейчас спускаю вниз студентов.
— Чего? — открыла дверь Клавдия. — Нечего мной командовать! Надо мной только один начальник, как Господь Бог! Владимир Александрович! А он мне указания никакого не давал!
Рябинкин, сцепив зубы, пошел к Хачмамедову. Клавдия выглянула, увидела, куда он пошел, и быстренько побежала в холодильник. Когда Рябинкин вместе с Хачеком снова вышли в коридор, тело утонувшего уже лежало на столе. Хачек мрачно посмотрел на Петю и, молча раздувая усы и ноздри, пошел в секционную.
Саша в приемной держал обморочного мужчину за плечи, а Мурашов подносил ему под нос ватку с нашатырем.
— Хорошо, Вова, что ты еще не ушел.
— Я вообще-то с тобой хотел несколькими словами переметнуться.
— Сейчас. Ты подноси ватку прерывисто, — Саша был совершенно не рад, что ему надо возиться еще и с родственниками. — Поднес — убрал. Поднес — убрал. Так рецепторы лучше реагируют.
— Чего реагирует?
— Рецепторы обонятельные. Делай как я говорю. Или держи его сам.
Родственники утонувшего взирали на их действия из своего угла с благоговейным ужасом.
— Может, капель ему каких капнуть? Ему надо было перед этим делом влить в себя. — Мурашов сегодня был горд собой. Надо же, как он стойко перенес заход в холодильник. Может, и правда начал привыкать? Его даже не затошнило.
Глаза у обморочного мужчины вдруг приняли злобное, но вполне осмысленное выражение, и он отвел сам Вовину руку с нашатырем.
— Отойдите от меня!
Мурашов и Саша закрыли склянку, помахали перед собственными носами, рассеивая запах нашатыря, поморщились оба, с одинаковой почти ненавистью посмотрели на мужчину и отошли в сторону на несколько шагов, еще с опаской на него поглядывая.
— Я хотел сказать тебе, что тот парень с бабулькой раскололся. — Мураш не мог сдержать довольную улыбку.
— Пушинки в бронхе? — Саша следил, как мужчина поустойчивее уселся на скамейке. На расстоянии было видно, что дыхание его стало ровным и глубоким. Саша все-таки громко сказал на всякий случай:
— Может, вам «Скорую» вызвать?
— Не-лю-ди. Вы — нелюди. — Мужчина пошатываясь встал, подошел в Витькиному плакату и с треском сорвал его со стены. — Я напишу на вас в Москву… Я буду жаловаться президенту…
Саша и Мурашов посмотрели друг на друга, вздохнули и вернулись в коридор.
— Чертовы мясники! Продажные твари! — Мужчина еще долго себя распалял при посетителях.
— Ну вот. Я же тебе говорил — никогда не иди на поводу у родственников. — Саша невольно вспомнил отца и приподнялся на носках, чтобы ощущать себя выше Мурашова. — Как ты расколол этого будущего юриста?
— Уметь надо! — В Вовиных глазах светилась неподдельная гордость. — Теперь надо вынести постановление на экспертизу пуха?
Как Саша ни был озабочен, но не захотел упустить такой момент. Уж больно важным выглядел Мурашов.
— А ты откуда этот пух взял?
Мурашов с таким же важным видом извлек из кармана спичечную коробку, осторожно раскрыл. Коробка была набита серыми пушинками.
— Из пуховика. Пуховик у них дырявый оказался. Пуховик подруги. Они вместе бабульку им душили. Теперь все друг на друга валят. Кто за ноги держал, а кто голову бабке накрывал. Бабулька-то все равно квартиру внучку завещала. Ну вот они и решили ее поторопить.
Саша постоял, посмотрел на Мураша, и пропало у него желание посмеяться над ним. Противно как-то стало на душе.
— Знаешь, Вова, — Саша легонько похлопал его по плечу. — Ты не трудись. У нас специальный аппарат, что по пуху работает, сейчас как раз сломался. Я тебе без дополнительной экспертизы этот случай опишу.
Но пуганый Мурашов недоверчиво потоптался, наученный горьким опытом, не знал — верить Саше или не верить.
— Что, правда не надо постановление писать?
— Не надо, Мураш. Иди лучше, тряси теперь осетина. — Саша обернулся к окну. В стороне под деревом рядом с мотоциклом Петра Сергеевича тихонько стоял спиной к зданию осетин Джоев. Из-за головы у него поднималась тоненькая струйка дыма. Он курил. А на гостевой парковке выстроились в ряд огромные черные внедорожники. Как на площадке в автомагазине. Саша насчитал больше десяти.
— Как навозные жуки. Тупые.
Мурашов тоже подошел к окну. И неизвестно, чего было больше в его взгляде — зависти или скепсиса.
— Да-а-а. Сила.
— Ты о двигателях? Или о ездоках? — Саша посмотрел на него иронично.
— И о том, и о том.
Они тоже закурили.
— Сегодня два огнестрела должны забирать. Вот они и приехали прямо сюда. Попрощаться со своими. Кстати, ты нашел этого… ну второго, который должен был официантом работать?
— А думаешь, чего я этого осетина сюда припер? Сидит на лекции этот второй мальчик как огурец. Чистенький, умытый. Где был, не говорит. Просто, мол, не пошел в ресторан, и все. На фиг, говорит, мне эти официантские чаевые. Зато одна девчонка-официантка сболтнула, что к Джоеву приезжал племянник. А где он теперь, этот племянник, — неизвестно.
— А Джоев — он кто?
— Повар из ресторана. На шашлыках стоит. Во дворе. Говорят, хорошие шашлыки делает.
— А он как-то объясняет отсутствие племянника?
— Он-то объясняет… Да верить ему… Говорит, приезжал парень. Деньги забрать для семьи. Взял деньги, которые тут этот повар заработал, и на следующий же день уехал домой. А ты представляешь, мне запрос туда, в эту Осетию, посылать?
— А перевести деньги через банк? Везти-то их с собой тоже, наверное, небезопасно.
— Да хрен их разберет. Нет, ты представляешь, то весь город объявлениями расклеивают — пропал человек, помогите найти, менты не шевелятся!.. А тут мы четвертый день возимся, личность трупа установить не можем.
— Да, так всегда. Только захороним труп как неизвестный — тут как тут родственники объявляются. А пока не хороним — и неделю, и месяц в холодильнике парится, никому не нужен. — Саша, произнося эти слова, чувствовал себя уже старым, много повидавшим на своем веку экспертом.
— Еще раз, мать твою, увижу, что кто-то в коридоре курит, премии лишу, на хрен! — Хачмамедов, сдвинув колпак почти на нос и выпятив вперед нижнюю челюсть, вышел из секционной и двинулся на Попова.