– Что именно? То, что вы отдаете записку мне? – Роланд выхватил бумагу, пока старик не передумал. Один взгляд на печать – коричневый воск с оттиском лисицы – подтвердил его подозрения. Он сунул ее поглубже во внутренний карман сюртука и посмотрел на затянутое тучами небо. – Сегодня довольно тепло, верно?
– Записка. Эта записка – какая-то ерунда.
– Не совсем вас понимаю, э-э-э… Джакомо, да?
Его взгляд переместился с недовольного лица смотрителя на дорогу у того за спиной. Роланд внимательно разглядывал ее. Солнце светило прямо над головой, воздух был прозрачен и ясен, и, стоя здесь, рядом со входом в конюшню, он видел каждую мелочь на длинной подъездной дорожке, ведущей к главной дороге, до того самого места, где она делала поворот и где три недели назад он шел вслед за Лилибет.
– Слушайте, старина, – сказал Роланд. – Вряд ли вы можете сообщить мне, кто принес эту записку?
Джакомо скрестил на груди руки.
– Мальчик из деревни. Но зачем вам записка, где в словах нет никакого смысла?
Прошедшие несколько недель мозг Роланда оставался неестественно праздным. Разумеется, он пролистал кучу книг в библиотеке и старался погрузиться в академические изыскания, ради которых они, собственно, сюда и приехали, но после стольких лет двойной жизни в Лондоне, где он жил в постоянном напряжении, изображая при этом вечно полупьяного бездельника, безмятежная жизнь в замке убаюкала его, погрузив в сонную дымку. А может быть, причина в Лилибет, в аромате лаванды, подстерегавшем его за каждым углом, в ее облике, мучительно проникавшем в каждую его мысль. Так или иначе, но он утратил остроту рефлексов, присущую ему в холодном тумане лондонской зимы.
Так что прошла секунда или даже две, пока холодные мурашки на затылке Роланда добрались до части его мозга, отвечающей за мыслительный процесс.
Слова, не имеющие никакого смысла.
А откуда, дьявол его побери, смотритель об этом знает?
Он заговорил, тщательно подбирая слова:
– Послушайте, приятель. Извините меня, конечно, но до сих пор мне казалось – это некоторым образом старомодный обычай, принятый в моей скромной стране, – что личная переписка и должна быть личной. – Последнее слово он выделил особо.
Джакомо презрительно фыркнул. Очевидно, старомодные английские обычаи не производили на него должного впечатления.
– Это моя обязанность – знать все.
Роланд спрятал руки за спиной, на случай если они не подчинятся дисциплине и сожмутся в кулаки. В этой игре он чувствовал себя ужасающе не у места.
– В таком случае, старина, ваш английский просто не дотягивает до нужной высоты.
– Дело не в моем английском. Дело в записке.
За спиной Роланда какая-то птичка запела, пронзив тишину неуместной веселостью. Не иначе как воздает хвалу ежегодному приросту благосклонных пернатых дам. Хотелось бы Роланду сказать то же самое про человеческих женщин, а вместо этого он вынужден всматриваться в мрачное лицо смотрителя Джакомо, в морщины и складки, полные подозрения, в маленькие черные глазки, прищуренные так, что превратились в щелки. Полуденное солнце отбрасывало прямую тень от козырька его кепки, четко разделив лицо пополам.
Роланд вытащил письмо из кармана. Печать не сломана. Он поддел ее пальцем и с привычным «чпок» оторвал голову лисе. Тонкая бумага легко развернулась. Шифр он узнал мгновенно.
– А! – воскликнул Роланд. – Вот в чем дело! Видите ли, это от моего деда. Он совсем выжил из ума, да еще, наверное, усугубил дело бутылочкой-другой бренди, понимаете? – Он сложил письмо и сунул его обратно в карман. – Честно говоря, я и сам тут ничего не понимаю.
По лицу Джакомо пробежала тень сомнения.
Роланд едва не лишился чувств от облегчения, но вместо этого просто улыбнулся.
– Ну что ж, Джакомо. Прогуляюсь-ка я до кухни, посмотрю, не смогу ли уговорить их покормить меня ленчем. Присоединитесь ко мне?
Губы Джакомо снова поджались, на этот раз еще заметнее. Он снова сказал «пфффф», теперь особенно страстно.
– А! Ну что ж, я передам на кухне ваши сожаления. Может быть…
Но Джакомо уже топал обратно в конюшню, с каждым шагом вздымая облачка пыли.
Роланд сгорал от нетерпения, так ему хотелось скорее прочитать письмо. Шифр, недавно разработанный лично сэром Эдвардом, был очень сложным. Значит, сообщение должно быть жизненно важным. Он повернул в сторону старых желтых камней восточного крыла замка, где располагалась кухня, и направился к боковому входу большими целеустремленными шагами. Но успел сделать всего два или три шага и резко остановился, увидев Элизабет, леди Сомертон, сжимавшую в одной руке удобную корзинку для пикников, а другой державшую ручку его маленькой милости. Юбка ее фиолетового платья вздымалась от порывов свежего ветра из долины.
Она его еще не заметила, потому что смотрела на юг, на длинный ряд земляных террас, вероятно, мысленно подбирая место для пикника. Роланд на мгновение замер, глядя на нее и балансируя между двумя возможностями: с одной стороны – письмо сэра Эдварда и долг перед королевой и страной, не говоря о его собственном любопытстве; с другой – Лилибет.
На самом деле тут и думать не о чем.
А сэр Эдвард может пойти и повеситься.
– Почему мы не можем устроить пикник на озере? Почему, мама? – Голосок Филиппа опасно напоминал хныканье.
«Потому что час назад я выглянула в окно и увидела, что лорд Роланд Пенхэллоу идет в ту сторону».
– Потому что вода еще слишком холодная, дорогой мой. Нам будет гораздо лучше в персиковом саду.
– Ничего подобного! И там вовсе не холодно! Уже апрель, мама! Никакая не зима! – На этот раз он захныкал, даже заныл, и этим респектабельным нытьем мог по праву гордиться любой пятилетний ребенок.
– Все равно.
Филипп замолчал, готовясь к новой атаке.
– Но мы же не должны там плавать только потому, что это озеро! – выпалил он наконец.
– Филипп, дорогой мой. Я знаю, на что способны маленькие мальчики. Если мы устроим пикник у озера, раньше или позже ты обязательно окажешься в воде. А у меня нет с собой полотенец, нет смены…
– Леди Сомертон! Какой восхитительный сюрприз!
Лилибет подскочила и одновременно повернулась.
– Лорд Роланд! Боже милостивый! Вы… какого дьявола…
Голова у нее закружилась. Он сейчас должен быть у озера, она в этом ни капли не сомневалась и была в полной безопасности.
Но вот он стоит прямо перед ней, широкоплечий, без шляпы, солнце золотом блестит в его волосах. Причина – Господи Боже! – растущей в ней новой жизни.
– Идете на пикник? – осведомился он.
– Да, но…
– Позвольте, я возьму вашу корзинку. Она кажется очень тяжелой.