Слепцов улыбнулся. Глаза в его улыбке не принимали участия. В отличие от Лены он не обладал мастерством перевоплощения.
— Ты права. Надо выпить. Кажется, первый блин удался.
— И второй получится.
Лена достала из спортивной сумки три увесистых книги и положила на стол.
— Сегодня погуляем, а завтра за работу.
— Что это?
— Книги. Одна о Большом театре и ее звездах. Вторая о творчестве Виталия Угрюмова. Третья книга самого Угрюмова о том, какой он хороший и пушистый, преданный искусству балета, трудоголик, любящий жизнь и цветы. Материалов выше крыши. Что-то еще добавит наш протеже Стасик Пестриков. У него в запасе пара ведер грязи и помоев гниют без дела. Пора превратить мягкого пушистого танцора в монстра и скандалиста.
— Опять?
— Не опять, а снова. Это наша профессия, Пашенька. Не смог заработать славу на наивных романах, зарабатывай ее жестким, беспощадным пером. Докажи всем, что тебе нет равных ни в одном жанре. Чистым белым листом внимания не привлечешь. Окуни его в дерьмо и дай ему громкое имя. Все мухи слетятся. Отбоя не будет.
Притворяться веселым он больше не мог. Сорвался с цепи и перебил посуду.
Когда сознание вернулось к нему, книги все еще лежали на столе, но Лены в квартире не было.
9.
Тут что-то было не так.
Метелкин не мог понять элементарных вещей, а потому терялся.
Патологоанатом захлопнул толстую амбарную книгу.
— Есть еще вопросы?
— Извините, доктор, я еще в этих не разобрался.
— А что тут разбираться? Все ясно, как белый день. Умершего Акишина привезли в морг ночью. Никаких вскрытий по ночам не делают. Утром приехала дочь покойного, привезла заключение онкологического центра, где лечился Акишин. Нам и без вскрытия стало ясно, что старик прожил лишних полгода. К тому же родственники отказались от вскрытия. Это их право. Мы выписали свидетельство о смерти и подготовили труп к захоронению. Что тут непонятного.
— Я ничего не знал о существовании родственников. Акишин был одиноким человеком.
— Все мы одиноки, пока живы. Коршуны слетаются на падаль, когда есть чем поживиться.
— Возможно, вы правы. Извините.
Не солоно хлебавши, Метелкин вернулся в свою контору. Настя встретила его холодным взглядом.
— Ну что?
— Ничего, вскрытие Акишину не делали. У него был рак, он наблюдался в онкологическом центре. Но это неудивительно. Слепцов говорил твоей подруге, что Акишин при смерти. Так оно и вышло. Но даже из своей смерти он сумел сделать сенсацию. Удивительно другое. У Акишина появилась дочь. Вопрос. Если бы дочь жила в Москве, то о ней все знали бы. Если она приехала с периферии, то как успела попасть в морг в восемь утра, когда о смерти композитора стало известно в семь часов из утренних новостей. Позвонили? Кто? Он умер в девять вечера. Тело увезли в морг в одиннадцать. Милиция, протоколы. Никакой дочери среди свидетелей не было. Те двое, что сидели рядом с ним, испарились, и никто их раньше не видел. Может, позвонить Марецкому на Петровку? Ему проще разобраться в этой истории.
— Делать Марецкому больше нечего. У нас нет ни одной зацепки. Придется давать взятки.
— Кому?
— В поликлинике, в ЖЭКе. Кто-то должен быть прописан в его квартире. Где его завещание? Мы ничего не знаем, кроме того, что Новоселова публикует статьи о композиторе с фотографиями до и после смерти, хотя я сама присутствовала на вечере и разыгрывала из себя репортера. Новоселову я там не видела.
— Состряпать статью можно с чьих-то слов, если есть талант.
— Согласна. Но почему она в него так вцепилась? Умер человек, и забыли. Нет, насаждают всякие небылицы, связанные с Акишиным.
— Слепцов старается. Он был его другом, а статьи пишет любовница. Причем, стилистика и язык схожи со статьями, опубликованными в Екатеринбурге и Кургане.
— Не его стиль. Тут вот что интересно, Жека. Дамочка, сидевшая рядом с Акишиным в зале, исчезла. Ее больше никто не видел. На похоронах ее не было. Ты и я снимали похороны видеокамерой с разных ракурсов. Десять раз просматривали пленки. И вот фотографии, напечатанные в журнале.
Настя перевернула журнал и ткнула в снимки пальцем.
— Вот она склонилась над гробом и целует Акишина в лоб. С.гробом прощались все, но никто покойника не целовал.
— Точно, точно.
— Смотри внимательно, Женечка. Фон разный. Эту фотографию могли сделать не на кладбище, а в морге без свидетелей. Вопрос второй. Кто ее делал, и как она оказалась в руках Новоселовой, а потом на страницах солидного журнала. И везде Новоселова задает вопрос: «Кто эта прекрасная незнакомка?» Ну если ты ее фотографируешь на похоронах, то подойди и спроси. Я так и сделала бы. Извините, я старая знакомая усопшего, но вас вижу в первый раз. Спасибо, что пришли, давайте познакомимся. Ничего подобного. Она ребусы сочиняет. Фотографирует помойку, а потом задает вопрос читателю: «Догадайтесь, где она находится?»
— Кстати. Новоселовой на похоронах тоже не было. Статьи она пишет вслепую, а снимки ей приносят фотографы, — предположил Метелкин.
— Где они взяли фотографию с поцелуем? Не окажется ли потом, что эта прекрасная незнакомка и есть дочь покойного композитора. Не готовит ли Новоселова нам бомбу?
— Вот это в ее стиле, — подтвердил Метелкин. — Так она и делает. Но после ее статей всегда появляются жертвы. А какие здесь могут быть жертвы?
— Тот же прием с точностью до наоборот. Сначала жертвы, потом разоблачения.
— Ты слишком хорошо о ней думаешь. Язык у бабы острый, резкости и смелости хватает, ситуацию чувствует, но интриги плести не может. Идея, что пришла тебе в голову, — гениальное решение. Ты даже сама этого не поняла. Случайно с языка соскользнуло.
— В чем же гениальность?
— Гениальность, как считал один из великих, это внезапное проникновение в истину. Обрати внимание, внезапное. Эврика! Открытие.
— В таком случае, Жека, ты сам сделал открытие. Теперь мне понятно, зачем ей нужен Слепцов. Из ее идей он плетет интриги, и они их претворяют в жизнь. Петелька, крючочек, петелька, крючочек и вяжется самобытный рисунок, способный удивлять и даже поражать.
— Ну, рисунка мы пока никакого не видели. Лишь наброски, похожие на паутину. Но при таком альянсе может что-то получиться. Теоретики спутались с террористами и в семнадцатом грянула революция. Масштабы в нашем случае не те, по порохом запахло.
— Будем ждать. Скоро грохнет. Знать бы, где…
10.
Везунчикам должно везти. Старый нумизмат оказался порядочным человеком и сказал Слепцову так:
— Три империала весят чуть больше троицкой унции. Сегодня троицкая унция золота на рынке стоит около семисот долларов. Готов заплатить вам полторы тысячи за три монеты с портретом Николашки, так как это не только чистое золото, но и раритет, сохранившийся в идеальном состоянии.