— Но… Ладно, Лина, я сам. Справлюсь.
— Никаких “сам”. Ты уже раздевал и мыл меня, ты видел меня — всю. Теперь моя очередь.
— Хочешь увидеть меня?
— Хочу.
— Не боишься разочароваться?
— Не боюсь. Пойдем.
Умник оперся на подлокотник, издал стон, пытаясь приподняться. Лина обвила его руками, потянула на себя, поставила на ноги. Повела в ванную. Умника изрядно пошатывало.
— Что с тобой, милый?
— Устал я. Денечек выдался нелегкий.
— А я почему не устала?
— Ты? — Умник остановился, уставился на девушку. — Что, не догадываешься?
— Нет…
— Ты уже восстановилась. Ты мутант, детка.
— Сам ты мутант!
— Ты переделанная. У тебя феноменальные возможности к восстановлению. А я человек, всего лишь человек — полудохлый после того, что сегодня случилось.
— Сейчас примешь душ и восстановишься не хуже меня.
— Увидим…
Лина посадила Умника на край ванной, расстегнула пуговицы на его рубашке, аккуратно сняла ее, стараясь не задевать рану. Под рубашкой обнаружилась рыжая футболка. Лина потащила ее вверх, попыталась приподнять больную левую руку, Умник замычал от боли и замотал головой.
— Разрежь майку.
— Чем?
— Нож в кармане.
Лина выудила из брючного кармана Умника здоровенную финку, нажала на кнопку, со щелчком выскочило острое лезвие.
— Я боюсь ножей, — сказала Лина, распарывая футболку сверху донизу. — Пистолетов вот не очень боюсь, а ножей боюсь. Тебя часто резали ножиком?
— Сейчас увидишь.
Лина увидела. Пять длинных белых шрамов пересекали кожу Умника на груди и животе во всех направлениях, перекрещиваясь друг с другом. Да… Это не маленькие дырки от пуль, как у Лины. Мощно смотрелось.
— Кто это тебя? — спросила Лина.
— Так… Всякие плохие люди.
— В твоей стране?
— В разных странах.
— Штаны тоже резать?
— Не вздумай. Оттяпаешь мне что-нибудь нужное. Сам сниму.
Умник поднялся на ноги и начал дергать ремень одной рукой, пытаясь расстегнуть. Ничего у него не получалось.
Лина отстранилась, прикусила нижнюю губу, стояла и смотрела на Умника. Он и вправду, как она когда-то предполагала, оказался достаточно волосатым — светлая поросль курчавилась на груди. Только вот тощим он не был. Мышцы будь здоров, как у тех парней, что бьют друг друга на ринге. Жилистые, тренированные мускулы бойца.
— Давай помогу, — сказала Лина.
— Нет, я сам.
Расстегнуть правой рукой ремень — дело плевое, но Умник, хоть убей, не мог справиться с этой задачей. И вообще, видок у него был — словно камнем по затылку шарахнули. Что с ним такое творится?
Лина сделала шаг вперед, прильнула к Умнику, закрыла глаза, нашла губами его губы. Умник попытался было отстраниться, и вдруг обмяк, расслабился, полностью отдался Лине. Разрешил ей. Лина неловко, шаря пальцами в тесном пространстве между двумя телами, расстегнула ремень и ширинку. Извиваясь, не в силах разорвать поцелуй, стащила с марджа брюки вместе с трусами. Твердый горячий стержень уткнулся ей в живот.
— Умник, — прошептала Лина в самое его ухо, — видишь, как все славно? Ты совсем не устал.
— Лина… Солнышко… Наверное, нам нужно что-нибудь для предохранения. Презерватив…
— Ничего не нужно.
— Но…
— Расслабься. Просто расслабься. Думай только о том, как ты меня любишь. Ты любишь меня?
— Люблю. Люблю, солнышко. Очень люблю.
— Пойдем под душ.
— Пойдем.
Они одновременно шагнули через край ванной. Лина задернула занавеску, открыла кран. Теплая вода полилась сверху, тонкая ткань ее рубашки мгновенно промокла, облепила тело. Умник стоял в шаге от нее — в полной боевой готовности, смотрел на нее безумным взглядом, пожирал ее глазами. Струйки душа с легким звоном били по его блестящему шлему. По левой руке из-под пластыря текла розовая струйка — похоже, рана снова открылась.
— У тебя кровь течет, — сказала Лина.
— К черту кровь, — промычал Умник.
— У тебя какая-нибудь губка есть? — спросила Лина.
— К черту губку. Иди сюда.
— Нет, подожди. Давай помоемся и пойдем в постель.
— Сейчас.
— Прямо здесь? Стоя?
— Ты никогда не делала этого стоя?
— Нет…
— Я научу тебя, — сказал Умник.
И научил.
Джозеф Горны брел вдоль берега горной речки с удочкой в руке.
— Рыбка, рыбка, рыбка, — бормотал он. — Я поймаю тебя, рыбка, рыбка. Поймаю и зажарю, вкусная рыбка, рыбка. И съем тебя, рыбка, рыбка, рыбка.
Выглядел Горны как глубокий старик. Не осталось и следа от моложавости и аристократизма, что отмечали его облик всего лишь пять дней назад. Сгорбленные плечи, тусклый, затравленный взгляд, седая поросль на подбородке. Старые джинсы, выцветшая футболка с прорехой на груди, соломенная шляпа, похожая на разворошенное птичье гнездо. Старикан Джо Горны продирался сквозь высокую траву, не выбирая дороги. Сандалия с его правой ноги свалилась и потерялась, комары облепили кожу, но он не обращал внимания ни на что.
— Рыбка, рыбка, я тебя поймаю…
— Я устал от тебя, — сказал хиту. — Тут, в дурацкой глуши, я не получаю никакого удовольствия. Я теряю время. Тебе нужно вернуться в город. Немедленно.
— Рыбка, рыбка, рыбка…
— Заткнись! — рявкнул хиту. — Хватит притворяться сумасшедшим!
— Рыбка, рыбка, она такая вкусная…
Ноги старика зацепились одна за другую, он полетел носом в землю, нелепо раскинув руки. Попытался встать на четвереньки и снова растянулся на траве, словно невидимая рука ткнула его в загривок.
— Так и будешь валяться здесь, пока не одумаешься, — заявил хиту. — А здесь, между прочим, полно змей. Цапнет тебя гадюка — и все, смерть придет тупому старикашке Джо.
— Мне и так уже смерть, — произнес Джозеф неожиданно осмысленно. — А ты, червь демонов, да помрешь вместе со мной, издохнешь смертию лютою, пойдешь в свой ад — гореть в геенне огненной.
— Я голоден, — сказал хиту. — Ты ничего не ешь уже четыре дня, весь высох и скукожился. Так нельзя. Ты должен помнить, кто твой Хозяин, должен заботиться о нем.
— Рыбка, рыбка. Поймаю вкусную рыбку и съем.
— Ни черта ты не поймаешь! На твоей удочке нет ни крючка, ни лески. Иди в дом — там полно консервов. Открой банку и поешь. Это приказ.