Шабанов оглянулся. За ним ползла вереница в четыре ряда. Он махнул рукой, чтобы ниже опустили головы, и двинулся дальше. По его прикидкам за час они смогут преодолеть расстояние до леса, а там спасение.

Внезапно Глеб вздрогнул и замер.

— Стоп! — крикнул он, не ожидая, что его вопль так громко прозвучит.

Движение прекратилось, живое покрывало застыло. Шабанов наткнулся на «растяжку» и едва не оборвал ее собственной головой. Он тихо прошептал:

— Передай по цепи: вытянуться в колонну по двое, не больше. Сапера вперед. Мы на минном поле.

Команды выполнялись беспрекословно, никакой паники, люди понимали, о чем идет речь. Колонна сузилась и растянулась, превратившись в длинный живой ручей. К Шабанову подползли двое.

— Вот что, дружище, мы пойдем впереди. Держи дистанцию, хлопнуть может в любую секунду.

— Рискуете.

— Эта наша работа.

Глеб указал на растянутую проволоку.

— Понял, вижу. Сдай назад.

Они двинулись дальше гуськом, по одному. Теперь было понятно, почему немцы не очень заботились об охране пленных, да и вражеская пехота их не застанет врасплох.

Змеевидная колонна медленно продвигалась к лесу. Когда первая пятерка доползла до опушки, небо начало бледнеть. Дожда.лись всех. Отряд составил семьдесят два человека. В лесу растяжек не обнаружили, но наткнулись на болото, троих топь поглотила сразу же. Опытные пехотинцы вышли вперед, наломали шестов. Прыгали с кочки на кочку. Без жертв не обошлось. Кого-то вытаскивали, кого-то не успевали. Шли упорно, яростно, с твердой верой в удачу.

Болота миновали, не досчитавшись четырнадцати человек. Солнце поднялось к зениту. Впереди опять поле и дальше опять лес.

К Шабанову подошел сапер.

— Послушайте, командир, мы с Борисом пойдем первыми. Но не думаю, что здесь есть мины, закладывать их у болота смысла нет.

— Солнце в зените, не заблудиться бы.

— Мох на деревьях с северной стороны. Идем мы правильно, но до линии фронта километра четыре, не меньше. В открытую не пойдешь, только лесом.

— Добро. Вперед, мы за вами.

Тишина, птички поют, ветерок теплый лица гладит. Будто и войны нет. Мин на поле не обнаружили, но под ноги смотрели внимательно. Теперь отряд растянулся в длинную шеренгу, а не тянулся гуськом, никто не хотел идти последним.

До леса оставалось не больше ста метров, когда произошло что-то непонятное: высокий кустарник вдоль всей опушки мгновенно осыпался. Шеренга замерла.

Спрятав задницы под деревьями, у кромки леса стояла колонна танков с черными крестами на башнях.

— Это же «тигры»!

— Суки! Стволы на прямую наводку выставляют.

— Ложись!

Отступать было поздно, танковая артиллерия открыла огонь. От разрыва снарядов сотрясалась земля.

И опять Шабанов выжил, опять попал за колючую проволоку, но продолжал строить планы побега.

5.

Первым пришел в себя командир экипажа Алешин. Рядом с ним лежал радист Кондрат Тополев. Парень был мертв, при падении разбил голову о приборную панель. Он отцепил ремни, чтобы помочь командиру удерживать штурвал и спас самолет ценой своей жизни. Следующим очнулся Сурен Карапетян, сидевший на месте второго пилота.

— Где мы? В раю или в аду?

— Мы живы, Сурен, а вот Кондрату помочь уже не сможем.

— Земля! Падать некуда.

— Есть куда. Крылья вырвало с мясом, скользким брюхом лежим над очень крутым склоном. Фюзеляж смахивает на подводную лодку, можем нырнуть.

— Надо выбираться.

— Савва жив?

Они отцепили ремни и поднялись со своих кресел.

— Савва Нилыч, ты жив?

Бортинженер застонал.

— Нога. Ногу защемило.

Пилоты сдвинули обрушившуюся перегородку и вытащили Усова.

— Похоже на открытый перелом, нужна шина, — сказал командир.

— Доску от ящика можно оторвать, бинты у нас есть.

Выбили перекосившуюся дверь и вошли в бомбовый отсек.

Шкловский сидел на полу и перевязывал себе голову. Аптечка лежала на полу.

— Уцелел, капитан?

— Как видите. Я обязан жить. На мне груз.

— На тебе? И куда ты его поволочешь на себе, Гриша?

— Куда положено. А вам, я вижу, весело.

— У Саввы кость торчит из штанины. Нужна ровная доска, попробуем вправить.

— Тут досок — вся тайга, какие проблемы.

— Тайгу никто не пилил, надо от ящика оторвать.

Шкловский выхватил пистолет из кобуры:

— И близко не подходите. За груз отвечаю я, пока жив, к ящикам никто не подойдет.

— Никто твое золото не тронет. Здесь коробка спичек стоит дороже жизни, а от золота никакого прока.

— Идите в лес и рубите, а ящики неприкосновенны.

— А может, он прав, Сурен? Тронем ящик, потом не оправдаемся.

— Перед кем, командир?

— Нас найдут! — чуть ли не выкрикнул Шкловский. — Вы соображаете? У нас три тонны золота на борту, нас вся страна искать будет!

— Знаешь, сколько миллионов квадратных километров занимает СССР? Одна шестая суши. Население — сто восемьдесят миллионов. Правда, до войны. Если вся страна вместе с младенцами и древними стариками пустится на поиски нашего самолета, то каждому жителю страны придется прочесать по сто квадратных километров. Сколько на это уйдет времени? Воду мы найдем, а нашей провизии хватит на неделю. Как тебе такая арифметика, капитан? Плотность населения в центре России — девять человек на километр, а в Сибири — ноль.

— Я сразу понял, что ты враг, Алешин.

— Морда не понравилась?

— Хватит, товарищи! — поднял руку Карапетян. — У нас на борту один труп и один раненый. Самолет на волоске от пропасти. Наша задача похоронить мертвого, помочь больному и как-то укрепить самолет от возможного самопроизвольного скольжения. На самостоятельную прогулку до Москвы рассчитывать не приходится, все, что мы можем делать, так это ждать. У нас полно оружия, даже пулеметы в боеготовности. Дичь в лесу есть, ручьи тоже найдем. Жить можно. Жить и ждать. И никакой паники. Ссоры к добру не приведут, пора приниматься за дело. А ты, капитан Шкловский, должен богу молиться за командира, которого врагом назвал, только благодаря его мастерству мы остались живыми, падая с трехкилометровой высоты.

Спасибо Шкловский никому не сказал, злобу затаил, но приказы вынужден был выполнять.

В боевом самолете имелось все — лопаты, топоры, кирки и прочие инструменты. Могилу выкопали, связиста обернули в брезент и закопали. Савва Усов проявил пример мужества. Лечили по-фронтовому, стакан спирта — и кость поставлена на место. Во всяком случае, им так казалось. Вытащили парня на воздух, налили еще полстакана и усадили любоваться природой.