Стражник, не попавший на ковер, лукаво блеснул маслеными глазками и заявил, что с этим делом все будет в порядке и он станет дожидаться товарищей. Судя по вздохам, конвоиры Вани ни на секунду ему не поверили, но делать было нечего, и они, дружно притопнув ногами, вылетели из Сторожевой башни.
Через несколько минут Ваня уже стоял перед светлым взором местного воеводы. Тот сиял какой‑то совершенно невиданной радостью.
— Ага! — Воевода радостно потер руки и даже крякнул от удовольствия. — Ну наконец‑то, голубчик ты мой!
Ваня не сразу понял причину такого ликования.
— Да я же, — воевода крутился волчком и притопывал от нетерпения, — я же, друг мой ситцевый, двадцать лет служу на этом самом месте. И сотником побывал, и мальчиком на посылках — двадцать лет, ненаглядный ты мой, поджидал того случая, чтобы хоть кого‑нибудь да изловить! Ведь до тебя же ни один вояка не рискнул не то что в палаты царские заглянуть, просто к воротам подойти без крайней нужды! Дай я тебя расцелую!
И воевода с восторгом влепил Ване такой звонкий поцелуй, что тот едва удержался на ногах. Потом подумал о том, что он один‑единственный, вломившийся в Медный дворец, и горько усмехнулся. Недаром, видно, Яга отговаривала, а он, дурак, не послушался, во всем с Темнополком согласился. Мужская солидарность, понимаешь ли. А вот поди ж ты, попробуй теперь выберись отсюда!
Воевода наконец пришел в себя после пережитого и, все еще с трудом веря своему счастью, пошел звать подмогу. Мрачного вида стражи, однако, его восторга явно не разделяли и, грубо толкая Ваню в спину, отправились с ним куда‑то по бесконечным коридорам. Были на них тяжелые сапоги, подкованные железом, но звук шагов полностью скрадывали толстые ковры, в которых нога утопала чуть ли не по щиколотку. Пару раз Ваня порывался спросить своих конвойных, куда же все‑таки его ведут, но натыкался на такую суровую стену молчания, что предпочел усмирить свое любопытство. Все равно знакомства со страшным царем наверняка не избежать, а в таком случае, зачем искушать лишний раз судьбу? Чему быть — того не миновать.
Ваню ввели в просторную залу и бросили на ковер перед лестницей из розового мрамора. Поднималась она вверх метра на два и заканчивалась широкой площадкой, окруженной колоннами. Посреди площадки, под пурпурным балдахином, высился роскошный медный трон, весь покрытый странными письменами и знаками. Два огромных медных зверя непонятной породы поддерживали трон справа и слева, в огромные их глазницы были вделаны изумруды, а когти были вырезаны из янтаря. На троне сидел человек непомерного роста, плечистый, могучий, с окладистой рыжей бородой. Ваня сообразил, что это и есть царь Елисей, хотел поклониться, даже вскочил, но тут один из стражников с такой силой толкнул его в спину, что Ваня снова повалился на пол. Елисей сделал знак слугам, и те, не поворачиваясь спиной, шустро попятились и скрылись за огромными дверями. Ваня остался один на один с царем. Воцарилось молчание. Иван не смел подняться, а Елисей лениво рассматривал его с ног до головы.
— Тебя как звать‑то? — наконец спросил царь.
— Иваном, — еле слышно шепнул Ваня.
— Иваном, значит, — усмехнулся царь. — Чай, Сверегана‑царя сынок?
— Нет…
— Ну нет так нет, — согласился Елисей, — я уж было, грешным делом, подумал, что ко мне в зятья царский сын набивается. Не люблю я их…
Елисей развел руками, пожевал губами и, крякнув, спустился по лестнице к Ивану. Тронул за плечи и одним рывком поставил на ноги.
— Дай хоть я, — он отряхнул Ванину рубаху, — посмотрю на тебя, что ли. Ишь ты какой… а все туда же. Нет, что ни говори, дюже у меня дочка дурная, если себе никого получше не нашла. Ну да ладно, мое дело — сторона.
Елисей помолчал, потом хлопнул в ладоши:
— Эй, там, где пропали?
В зал вбежал запыхавшийся человек в красном кафтане.
— Чего изволите, государь?
— Чего изволю, говоришь? — Царь разгладил рукой бороду. — Да всего помаленьку. На стол, что ли, собирай — чаю там, квасу. Водочки можно. — Он посмотрел на Ваню: — Водку‑то пьешь?
— Пью, — обреченно кивнул тот, решив про себя, что лучше с царем не спорить.
— Ну вот, — повеселел Елисей, — значит, мы сейчас с тобой того… А то, знаешь, скука такая, царю и выпить не с кем. Придворные — те с одного запаха пьянеют, а кто покрепче, так тот мое царство за семь верст обходит. Боятся, понимаешь ли. А меня чего бояться? Чай, не волк, не съем, душу не выну.
Принесли два графина с водкой и закуску. Царь Елисей широким жестом разлил водку по деревянным стаканам, ухнул, по‑молодецки опрокинул стакан в горло и налил себе второй.
— Ну, рассказывай, — благодушно покивал он, — как докатился да как решился на такое деяние. А?
Ваня смутился. Елисей выглядел вовсе не таким злодеем, как его описывали, наоборот, казалось даже, что царь не коварный чародей, а добродушный старик, по‑стариковски же говорливый и любопытный. Сам не понимая как, Ваня все как на духу выложил Елисею: и про Светлану‑Светлояру, и про Проводника, и про странное свое путешествие. Когда дело дошло до старшей Яги, царь фыркнул, хватил еще полстакана водки, закусил доброй половиной пирога и протянул:
— Эге… все не уймется, лиса‑плутовка. А только того ей непонятно, что Василена‑краса и сама хороша была: даром что снегурка, но до того баба чумная да въедливая, не приведи лешак! Да, впрочем, — он строго посмотрел на Ваню, — не твоего это ума дело, все, что было, прошло да быльем поросло. Ты давай дело сказывай. Любишь, говоришь, дочку‑голубку мою?
— Люблю, — прошептал Иван.
— А раз любишь и ради такой своей любови готов на подвиг пойти — так слушай же. Даром я тебе девку не отдам, хоть и постылая, все‑таки родная кровь, не мужичка, поди, царская дочка. А вот сослужи‑ка ты мне, Ванюшка, службу.
Тут царь Елисей вздохнул, поставил локти на стол и подпер руками могучую голову. Помолчал и начал рассказ:
— За семью морями, за семью горами, в Серебряном царстве, лунном государстве, у царя Далмата есть чудная птица‑огнецветка. Жаром пышет, огнем дышит, перьями горит, только что не говорит. Сидит та птица на осиновой ветке в серебряной клетке. Добудешь огнецветку — твое счастье, отдам тебе Светлояру. А не добудешь — пеняй на себя, в темнице девку сгною, не посмотрю, что дочь родная. А тебя, — тут Елисей поднялся во весь рост и в один миг утратил все былое благодушие, — на дне моря достану и на высоком суку вздерну!
Ваня похолодел. Стоял перед ним не добрый дедушка Елисей, стоял перед ним могучий чародей, от одного имени которого дрожали сильные мира сего, падали на колени богатырские кони и даже вольные птицы замирали на лету. Стоял Елисей, посматривал на Ваню колдовскими своими очами, поглаживал бороду и все чему‑то усмехался.
— Я… да, — Ваня собрался с духом, — ваше царское величие… величество… Короче говоря, не извольте беспокоиться, достану.