— Никакого, — поник головой Пересвет, — но все же я думал… я надеялся…
— Зря надеялся, — отрезала Веста, — сам видишь, как все выходит. Это нам беды мало: только бы яблоки молодильные да живой воды кувшинец о двенадцати рылец получить и — ау, царь‑батюшка! Не пора ли нам пора, в том смысле, что надо и честь знать.
— А как вы думаете пробраться к царю Далмату?
— Проберемся как‑нибудь, — беззаботно ответила волчица, точь‑в‑точь как Иван.
Пересвет понял, что особого сочувствия он не добьется и с досадой бросился на траву.
— Не рассиживайся, — тут же строго сказала ему Веста, — день на исходе, пора нам уже потихоньку двигаться.
Пересвет рассеянно кивнул, взобрался на коня и стал молча наматывать на руку поводья. Волчица же потянулась, сладко зевнула, продемонстрировав Ване целую пасть белоснежных зубов, встряхнулась и сказала:
— Садись, поедем.
Иван сел. Тронулись в путь.
Ехать было недалеко, и вот уже впереди замаячил знакомый лес.
— Хороший лесок, — одобрил Пересвет, — у нас таких нет. Все больше елки да сосны, а чтобы вот так все зелено — такого нет.
— Зато у вас грибов, наверное, пропасть, — возразил Ваня, — а здесь я одни сыроежки встречал, да еще маслята кое‑где.
— Грибы — это да, — Пересвет серьезно кивнул, — грибы, ягоды. Черники — той вообще тьма‑тьмущая, как осень, так из лесу ведрами ее приносят. Часть на варенье, часть в подвалы, на лед, а там уж как пойдет, — и на пироги, и так, сырой. Вкусно! Но и приедается тоже за зиму.
— Давно я черники не ел, — мечтательно проговорил Иван, — магазинная — это одно дело, а чтобы так, свеженькая…
— Это как — магазинная? — не понял Пересвет.
Ваня махнул рукой, мол, долго объяснять.
Тем временем волчица уже подходила к тому самому месту, где так удачно утром встретились с Настенькой. Иван успел спрыгнуть прежде, чем Веста его сбросила, с удовольствием потянулся и огляделся по сторонам. Солнышко уже из ярко‑белого шара обратилось в краснеющий диск на горизонте, по небу разливалось алое зарево. Судя по всему, лесовица должна была вот‑вот прийти.
— Ну и где твоя Настенька? — обратилась волчица к Ване.
Тот развел руками:
— Не знаю. Должна быть. Только она не моя.
— Твоя, твоя, — усмехнулась Веста, — ты же с ней дружбу ведешь.
— А тебе что, жалко? — хихикнул в свою очередь Ваня. — Или ты ревнуешь?
Волчица будто смутилась, но тут же ответила прежним тоном:
— Мне‑то не жалко, однако же не каждому лесовица помогать будет.
Иван задумался над тем, что бы такое ответить, но тут из‑за небольшой осинки вынырнула сияющая Настя.
— Здравствуй, Ванечка! — Она широко улыбнулась Ивану, бросилась к нему, приобняла и тут же подбежала к Весте с Пересветом.
— И тебе, белая волчица, здравствовать! — сказала лесовица с важностью. — А тебя, витязь, я не знаю, как и звать!
— Пересвет, — улыбнулся он, — а ты, знать, Настена?
— Настасья! — наставительно сказала лесовица. — Но можно и Настенька. Здравствуй, Пересвет!
— Здравствуй, Настасья, — поклонился Пересвет вежливо, — много о тебе наслышан и очень рад встрече!
Настя улыбнулась ему и снова подошла к Ивану:
— Поймала я твоих лошадок, Ванечка! Тебя дожидаются вон за теми березами.
И она показала рукой на несколько березок, сиротливо жмущихся друг к другу. Ваня просиял и, забыв ее поблагодарить, со всех ног помчался к ним.
Кобылицы и правда оказались за березами. Стояли они смирно, убежать не порывались, да и не могли — ноги их были крепко связаны тонкими ивовыми прутьями. Видно было, что Настенька творчески подходила к процессу поимки лошадей и даже постаралась их украсить по‑своему. В золотые гривы она вплела цветы, да такие, перед которыми Ванин букет казался жалким веником. Горели тут и огненные жарки, и синий барвинок, и мелкие белые колокольчики, и такие цветы, каким и названия не было, какие знала одна только лесовица. Хвосты были увиты душистым горошком, хмелем и вьюнком, а за уши кобылицам Настя пристроила по паре тигровых лилий. Еще краше стали лошадки с таким убранством.
Ваня огладил кобылиц, наконец‑то рассмотрел их как следует при дневном свете. Обернулся к подбежавшей лесовице:
— Спасибо тебе, милая! Что бы я без тебя делал!
— Не за что! — заулыбалась Настя и покраснела.
Ваня вспомнил про цветы и бросился к полянке.
— Эй, ты куда? — крикнула лесовица ему вслед.
Иван быстро нашел оставленный на земле букет. Заметив, что цветы примялись, расправил их слегка и побежал обратно к Настасье.
— Это тебе! — Он протянул ей цветы и остановился в нерешительности, ожидая, что она скажет.
— Ой, — опешила лесовица, — мне? Отчего же?
— Ну… — замялся Ваня. — Понимаешь, у нас принято дарить цветы!
— Зачем?
— Просто так, — окончательно смутился Иван. Настя рассмеялась и схватила букет:
— Ну, раз принято, тогда ладно! Спасибо тебе!
Она сделала пару шагов назад, посмотрела направо, налево и вдруг, вскинув вверх руки, прошлась колесом один раз, второй… А на третий в том месте, где только что была лесовица, оказался вдруг большой пень.
Ваня протер глаза, понял, что ему не показалось, вздохнул.
— Это и есть царские кобылицы? — спросил тихо подошедший Пересвет. — Хороши!
— Хороши, — согласился Иван, — только как нам теперь их отвести к царю? Снимем путы, а вдруг прочь убегут?
— Не убегут, — покачал Пересвет головой, — давай‑ка так: ты верхом на одну сядешь, я на другую, а третью и коня моего в поводу поведем.
— А как же… — начал было Ваня, но вдруг с изумлением понял, что он не боится больше ехать верхом. То ли сказалось вчерашнее зелье, то ли просто привык ехать на спине волчицы, но страха совсем не было. Он отважно кивнул.
— А ты как думаешь? — обратился Пересвет к волчице.
— А что я? — хмыкнула та. — Не мне же верхом ехать, а вам!
— Тогда решено, — сказал Пересвет и лихо вскочил на спину кобылице.
— А с путами что делать? — полюбопытствовал Ваня.
— С путами, — замялся Пересвет, — леший их ведает, вдруг и правда, когда развяжем, сразу дадут деру. Может ты, Веста, перегрызешь?
— Еще не хватало, — фыркнула волчица, — чтобы я и к лошадям! Ну ладно, — неохотно добавила она, — сделаю.
— Вот и хорошо, — успокоился Пересвет, — а на третью лошадку я узду со своего коня прилажу.