— Напились? — спросила волчица. — Тогда поехали, ночь скоро. А в лесу ночью, сами знаете, каково: только сумерки схлынут и настоящая тьма в пору вступит — всяк беги прочь за двери дубовые, во палаты каменные. Звери и те кто в норе, кто под кустом схоронятся. А кто не спрятался — с черным всадником повстречается.
У Вани мурашки пробежались по телу от одной мысли, что он может остаться в лесу ночью.
— А кто такой этот черный всадник? — осторожно спросил он Весту. — Чем он опасен?
— Всем, — коротко ответила волчица.
Подъехавший Пересвет пояснил:
— Три всадника — красный, белый и черный — все служат во имя одного и того же. Красный — Ясное Солнышко, он приходит вместе с солнцем, пробуждает целый мир ото сна, гонит прочь ночное марево. Белый всадник — ясный день, он является, когда солнце поднимется уже высоко над вершинами деревьев, разгоняет утренний туман. Все живое славит его! Черный же всадник приходит тогда, когда мир теряет краски, а сумерки сгущаются так, что уже сложно различить что‑то вокруг. Он приходит вместе с ночью, он несет ночь на своем черной плаще, звезды мерцают в гриве его могучего коня. Стар и млад, человек и зверь, змея и птица — все стремятся скрыться раньше, чем наступит час черного всадника. А кого настигнет ночь в пути и кто не разожжет костра, того коснется всадник полой своей одежды и превратит в черный пепел. Так‑то, друг Иван.
— Понятно, — кивнул подавленный Ваня. — А неужели с этим всадником никакого сладу нет?
— Почему же, есть, — хмыкнула Веста, — утра дождаться. А если серьезно говорить, то о каком ладе да уговоре ты речь ведешь? Неужто сможешь своими силами так сделать, чтобы день не кончился и ночь не наступила?
— Не могу, — Ваня слабо улыбнулся, — но очень бы хотелось.
— Хотелось ему, — она фыркнула, — ладно, теперь тихо. Дорога небезопасная.
Она подставила Ивану свою спину, тот взобрался верхом да так и охнул: воды он выпил слишком много, в животе таинственно клокотало и булькало. Пересвет тронул поводья Хранимира, и все вместе отправились дальше. Начинало темнеть, подул резкий холодный ветер, Ваня ежился и глубже запускал руки в белую волчью шерсть. Хуже всего было ногам — без сапог они совсем озябли, штаны не грели. Ветер пробирался под рубаху, от ледяного кувшинца мерз живот. Несладко было Ване, но он терпел, думая только о том, что им надо скорее выбираться из леса. Волчица мчалась так быстро, как могла, поминутно оглядывалась через плечо на Пересвета, опасаясь, как бы он не сбился с пути. Наступили сумерки, тропинка была еле заметна, и Веста бежала, уже не разбирая пути, стараясь только не попасть в заросли елок или колючего кустарника.
Лес кончился, вышли к подножию большой горы. Узенькая тропинка вилась посреди жесткой травы, тут и там встречались крупные булыжники, Хранимир то и дело спотыкался и жалобно ржал. Волчица припустила во весь дух, нюхала воздух и пару раз завыла, подняв морду к небу.
— Чего ты? — тревожно спросил Ваня, порядком напуганный. — Сама говорила: тише!
— Говорила, — согласилась Веста, — но это было в лесу. А сейчас пусть все знают — волк на тропе.
— Кто знает?
— Все, — отмахнулась она, — кто есть, и кого нет.
Иван хмыкнул и больше не задавал вопросов, втайне надеясь на то, что рано или поздно Веста сама ему все расскажет. Так и оказалось, волчица, немного погодя, заговорила:
— В наших краях обычно царит мир и покой, днем ходи где хочешь, только с наступлением темноты следует опасаться бродить вдали от дома. Но есть два места, в которые не стоит заходить и при свете дня, — это Горе‑лес, в котором ты уже побывал, и звериная тропа, по которой мы прошли только что. Горе‑лес не показался тебе опасным, чужака вообще мало что там может напугать. Звериная же тропа закрыта для людей, да и не всем животным дано по ней пройти. Сумеречный лес, вечно мрачный, вечно темный, опасен сам по себе, но, если ты пришел туда без злого умысла, он не навредит тебе. Тропу же охраняют силы тех, кто вечно скитается вдали от любопытных глаз, тех, кто предпочел одиночество толпе и мрак солнечному свету. По тропе ходят не простые звери, простых она не пропустит. Здесь ходят олени, отбившиеся от стада, здесь летают орлы, которым не дано взлететь до облаков, лисы, убежавшие из своих нор, змеи, которые не ползают более по земле. Отшельники, отверженные — вот кто ходит по этой тропе. Хожу и я, именно потому и смогла провести по ней вас, именно поэтому ни ты, ни Пересвет не столкнулись с тем ужасом, который встречается здесь, не услышали голоса, полные боли, не услышали раздирающие сердце стоны. Вы остались живы, пройдя тропу, а это не каждому удается. Бурый медведь, прошедший здесь, становится совсем седым, сова теряет голос, даже мыши и те сбиваются с пути, чтобы вечно остаться в сумеречном лесу, во власти горя и отчаяния. Так что, — она вздохнула, — теперь все позади. Мы обогнем гору и окажемся прямо перед Серебряным царством. Не знаю, взято ли оно в кольцо, думаю, что скорее всего его охраняет лишь ничтожная часть армии Елисея. Остальные же пошли в Золотое царство по долгой дороге, той самой, по которой мы шли прежде. Сейчас, наверное, они уже входят в городские ворота. И входят не как захватчики, а как полноправные хозяева — как ты видел, воевать им не с кем. Жители царства не сумеют дать им отпор, они ведь не воины!
— Не воины, — согласился Пересвет, слышавший весь разговор, — но разве у царя Кусмана нет войска?
— Войско‑то есть, — усмехнулась Веста, — да только где оно! Сколько лет не было ни войн, ни бед, армия регулярно собиралась для учений, но воины никогда не воевали! Они набраны частью из крестьян, частью из горожан, им бы в руки соху или садовую лейку, вряд ли кто‑то умеет держать меч!
— Плохо дело, — Ваня вздохнул, — значит, им уже никто не поможет.
— Никто, — согласилась волчица, — а ты‑то что переживаешь? Тебе царь Кусман, что, родственник? Брат, сват? Ты его и видел только один раз!
— Ну и что с того, что один раз, — возразил Иван. — Далмата я тоже видел не больше, но мне жаль, что он потерял корону!
— Еще не потерял, — серьезно сказал Пересвет, — я царя Далмата знаю, так просто он не сдастся. Он скорее будет готов умереть, нежели добровольно отдаст право на престол.
— Да, это так, — подтвердила Веста, — он нипочем не пойдет на поклон к Рогнеде!
— Но как бы смел и отважен он ни был, — Пересвет тяжко вздохнул, — он обречен. Кстати, а откуда ты его знаешь? — спросил он у Весты.
Та помолчала и потом негромко проговорила:
— Далмат был моим другом и учителем. Я почитала его как отца, слушалась во всем и сейчас не испытываю к нему ничего, кроме благодарности. Мой долг — ему помочь, но я вряд ли смогу это сделать. Единственное, что мне подвластно, — это отправить к нему Ивана с живой водой и молодильными яблоками. Мне не вернуть ему былой славы, мне не справиться с медным войском, не разогнать осаду, но дать силу рукам и зоркость глазам я постараюсь.