На прошлой неделе я увидел отблеск зла в мозгу Юдзи Ояги. С тех пор, вот уже сто семьдесят четыре часа и тридцать шесть минут, я слежу за Мэри. До работы, после работы – постоянно. Я крадусь за ней тощей тенью когда Мэри идет в прачечную самообслуживания и когда кормит уточек в городском парке Осаки. Это может показаться вам навязчивой идеей, но реальная опасность совсем близко. Я должен охранять Мэри. Если что-нибудь случится, я должен быть рядом.
В «Атриуме» я потягивал пиво, перегнувшись через перила балкона и вглядываясь в беснующуюся толпу подо иной. Сотни прекрасных юных тел. Все двигались в одном ритме, словно заведенные, алкоголь распалял их. Но пеня этим не проведешь. Сияющие лица не могли скрыть зловония, что распространяли отчаяние и нигилизм, которыми было пропитано это место. Мэри в одиночестве танцевала на краю танцпола, ее руки двигались с завораживающей дыхание плавностью. В эти мгновения разум ее был свободен от всего, что тревожило раньше, и заполнен одними эндорфинами. Юдзи вместе с двумя дружками сидел на диване в другом конце клуба. Широко расставив ноги, они изображали всесильных хозяев жизни. Все должно было работать на имидж крутых бандитов. Окружающие должны знать, кто здесь доминирующие альфа-самцы.
Глянь-ка на этих чокнутых, завидуют, небось, нашей крутизне. В рубашке от Томми Хилфингера я похож на японского Тома Круза.
Юдзи Ояги, бандитский подхалим, 23 года.
Когда рука Юдзи вот так прижимается к моему бедру, я чувствую такое… Господи, он сводит меня с ума. Я должен рассказать ему о своих чувствах. Господи, пусть он не отвергнет меня!
Кензи Ямасита, бандитский подхалим, 26 лет.
– Нет, мамочка, нет! Я не могу! Не могу подлить отбеливатель в ее чашку! Она такая славная девушка! Она нас не выдаст… НЕТ! Это несправедливо. Я никого еще не любил так, как ее!
Хирои Мурасаки, охранник бара, 32 года.
Последив за слабой мыслительной деятельностью Юдзи и когорты его приспешников, я решил, что реальной угрозы нет. Все равно буду слоняться поблизости. Если с Мэри что-нибудь случится, а меня не будет рядом, никогда себе этого не прощу.
Это снова я. Сижу за кухонным столом и вот уже вторую ночь подряд не могу заснуть. Наблюдаю, как тьма за окном вяло уступает место пепельно-серому рассвету. Снова и снова прокручивая в голове прошлое, я хочу провести границу между сном и явью. Попытаться проанализировать то, что неподвластно анализу.
Вчера утром я встал в жутком состоянии. Я не спал и не бодрствовал, то и дело просыпаясь в холодном поту: мышцы занемели так, словно по мне протопала целая ватага непослушных бойскаутов. И все же проснулся я, как обычно, в шесть тридцать, вместе с ежедневной утренней радиопрограммой по ритмической гимнастике. Я как раз растягивал коленное сухожилие, когда вспомнил, что вечером забыл погладить рубашку. Достал гладильную доску и, обжигая руки, с ворчанием принялся утюжить мятую ткань. Так мне и надо! Маленькое послабление – и вот что вышло!
Моя непредусмотрительность стоила нескольких лишних минут. Я покидал дом в спешке, стремясь успеть на электричку в семь сорок пять. Если я ее упущу, следующая будет в восемь тринадцать. Я уже подходил к калитке, но тут мое продвижение замедлилось.
– Господин Сато, господин Сато!
Вот не повезло! Госпожа Танака не смогла бы найти худшего времени для своих приставаний. Старушка ковыляла ко мне через лужайку – ее искусственный бедренный сустав, очевидно, не слишком жаловал холод. Тапочки оставляли следы на покрытой изморозью траве.
– Простите, госпожа Танака, мне некогда. Я очень опаздываю.
– Всего на минутку! Когда еще я могу поговорить с вами? Вы же не возвращаетесь раньше десяти сорока пяти!
Госпоже Танаке мои задержки на работе казались бессмысленными. Я же, напротив, все время боролся с собой, чтобы не засидеться совсем уж за полночь. Старушка рассматривала меня, даже не пытаясь скрыть недовольство.
– Вы выглядите истощенным и анемичным, господин Сато, – прокомментировала она мой внешний вид.
– Правда?
– Вот именно «весьма нездоровый вид.
С каждым словом изо рта вырывалось облачко ледяного морозного воздуха. Я коснулся пальцами лица, словно то, о чем говорила госпожа Танака, можно было обнаружить простым прикосновением. Госпожа Танака зябко куталась в шаль из разноцветных кусочков шерсти.
– Наверное, вы едите мало мяса. Почему бы вам не пообедать в воскресенье у меня? Я приготовлю хороший бифштекс. А также попрошу мою племянницу Наоко, чтобы она составила нам компанию.
Госпожа Танака старалась говорить серьезно, но при упоминании имени племянницы по лицу ее проскользнула озорная улыбка. Простодушие моей соседки могло поспорить с ее назойливостью.
– Наверное, я буду занят…
– Ерунда. Вы никуда не выходите в выходные.
– Ну, я должен, я собирался…
Пытаясь придумать правдоподобную отговорку, я запутался в словах.
– Вот и превосходно! Приходите в воскресенье в семь тридцать.
На лице старушки просияла детская радость.
– Семь тридцать, воскресенье, – с несчастным видом эхом откликнулся я.
– Да, не забудьте, Наоко любит розовые розы, – добавила она с торжествующей улыбкой.
Я смотрел, как старушка семенит к дому, настолько плавно, насколько позволял искусственный сустав. На траве оставались два параллельных следа от тапочек.
Весь день я пытался справиться с мрачным настроением. Как только начинало получаться, я тут же вспоминал о предстоящем обеде, и уныние возвращалось. В довершение всего выяснилось, что Таро, мой стажер, забыл отправить анализ доходности дивидендов в головной офис, как я велел ему еще в четверг. До чего же безответственный мальчишка! Заместитель главного менеджера по работе с персоналом Мураками сам пришел выяснить почему головной офис вынужден ждать данных. Хотя Таро и повесил голову, пока я его отчитывал, он едва ли принял мои слова близко к сердцу. Мальчишка нетерпеливо выслушал лекцию и поспешил вернуться к обычной дневной рутине, состоящей из долгих перекуров и ухаживаний за секретаршей госпожой Хатта. Как-то раз я поймал его за прослушиванием музыки на плеере, спрятанном в ящике стола. Я вздрагивал при мысли, что будущее «Дайва трейдинг» в руках таких, как Таро и ему подобные.
Мураками-сан заявил, чтобы я не беспокоился – он сам извинится перед головным офисом за задержку сведений. После нашего краткого визита в хостесс-бар Мураками-сан на удивление дружелюбен со мной. Наверное, он был слишком пьян, чтобы помнить мои резкие слова в конце вечера. К моему облегчению, он не стал меня ни о чем расспрашивать, только как всегда загадочно улыбался. Хотя скорее всего я недооцениваю его памятливость. Помнишь твою всегдашнюю присказку: «Умный сокол прячет когти?»