Крик перешел в жуткий стон, а потом все стихло.
Анжелика, застыв от ужаса, напрасно вглядывалась в черный лестничный проход, куда уходили едва различимые в темноте ступени.
Она позвала:
— Марго! Марго!
Ее голос прозвучал в абсолютной тишине. Ее обдало струей свежего ночного воздуха, смешанного с ароматом цветущих апельсиновых деревьев из сада… И ни одного звука в ответ.
В панике Анжелика бросилась верх по лестнице, к свету большой галереи. По ней шел какой-то офицер. Она рванулась к нему:
— Месье! Месье! Помогите. Мою служанку только что убили.
Она с опозданием узнала маркиза де Варда, но в страхе ей почудилось, что он ниспослан ей самим провидением.
— А! Так это дама в золотом, — послышался его насмешливый голос, — та, что распускает руки.
— Месье, не время для шуток. Говорю вам, только что убили мою служанку.
— Что ж? Вы хотите, чтобы я ее оплакивал?
Анжелика заломила руки.
— Будьте милосердны, сделайте же что-нибудь, поймайте этих злодеев, они там, под лестницей. Может быть, она только ранена?
Он смотрел на нее, продолжая улыбаться.
— Решительно, вы мне кажетесь менее высокомерной, чем в нашу первую встречу. Но волнение вам тоже идет.
Она готова была ударить его, бросить ему в лицо, что он трус. Но тут услышала лязг шпаги, которую он вытянул из ножен, и его беззаботный голос:
— Ну, пойдемте взглянем.
Она шла следом за ним, стараясь унять дрожь, и спустилась на несколько ступеней.
Маркиз перегнулся через балюстраду.
— Ничего не видно, но там кто-то есть, чувствуется запах злодеев. Ну конечно: лук, табак, дешевое вино из таверны. Их пятеро или шестеро, они суетятся внизу.
И, хватая ее за руку, маркиз произнес:
— Слышите?
В мертвой тишине раздался всплеск, будто что-то швырнули в воду.
— Ну вот. Тело только что бросили в Сену.
Он повернулся к ней, прикрыв веки, словно змея, и продолжал:
— Да! Классическое место. Тут только маленькая дверь, ее часто забывают закрыть, иногда — нарочно. Игра для тех, кто хочет подослать нескольких убийц. Сена отсюда в двух шагах. Дело совершается быстро. Прислушайтесь немного, они перешептываются. Очевидно, заметили, что напали не на того. Итак, у вас грозные враги, красавица?
Анжелика сжала зубы, чтобы они не стучали. Наконец ей удалось проговорить:
— Что вы собираетесь делать?
— Сейчас — ничего. У меня нет никакого желания скрестить шпагу с ржавыми рапирами этих бродяг. Но через час стражи из швейцарских гвардейцев подойдут к этому углу галереи. Убийцы уберутся отсюда, если они еще не убрались. В любом случае, вы сможете безбоязненно пройти. А пока вы ждете…
Все еще держа ее за рукав, он потянул ее обратно в галерею. Она машинально подчинилась, ее голова гудела.
— Марго мертва… Меня хотели убить… Уже во второй раз… А я ничего, ничего не знаю… Марго мертва…
Вард заставил ее войти в подобие ниши в стене, где имелся столик с выгнутыми ножками и несколько табуретов. Ниша, должно быть, служила прихожей для соседних апартаментов. Он не спеша вернул шпагу в ножны, снял перевязь и положил ее на столик вместе с оружием. Затем он приблизился к Анжелике.
Она внезапно поняла его намерения и с ужасом оттолкнула его.
— Месье, вы что! У меня на глазах только что убили преданную мне служанку, а вы думаете, что я соглашусь…
— Мне все равно, согласитесь вы или нет. Мне безразлично, что думают женщины. Мне интересно то, что у них ниже пояса. Любовь — такая формальность. А вы не знали, что именно так прекрасные дамы платят за проход по коридорам Лувра?
Она попыталась оскорбить его.
— Ах да, я и забыла: «Не скроют чин и титул знатный того, что Вард невежа и скотина».
Маркиз до крови впился ногтями ей в руку.
— Маленькая дрянь! Не будь вы так красивы, я бы охотно оставил вас тем смельчакам, что ждут вас под лестницей. Но жаль было бы смотреть, как пускают кровь такой нежной птичке. Ну же, будьте умницей.
Она не видела его, но догадалась, что на его красивом лице появилась самодовольная и несколько жестокая улыбка. Слабый отсвет с галереи осветил его белый парик.
— Вы не посмеете меня тронуть, — выдохнула она, — я закричу.
— Кричите, только это ни к чему не приведет. Тут почти никто никогда не проходит. Зато ваши крики могут привлечь молодчиков с ржавыми рапирами. Не нужно шума, дорогая. Я хочу вас, я вас получу. Я давно решил это, а тут подвернулся случай. Или вы предпочитаете, чтобы я отпустил вас домой одну?
— Я найду другого помощника.
— И кто же вам поможет в этом дворце, где все так тщательно подготовлено для того, чтобы убить вас? Кто же привел вас к знаменитой лестнице?
— Мессир де Лоррен.
— Ну и ну! Уж не Маленький ли Месье там, внизу? А он не впервые избавляется таким образом от «соперницы», которая ему мешает. Так что видите — в ваших же интересах молчать…
Она не ответила, но, когда он вновь приблизился, не двигалась.
Он неторопливо, с наглым спокойствием поднял ее длинные юбки из шуршащей тафты, и она почувствовала, как его теплые руки нежно гладят ее тело.
— Прелестно, — вполголоса произнес он. — Бесподобное лакомство.
Анжелика не помнила себя от унижения и страха. В ее воспаленном разуме проносились абсурдные картины: шевалье де Лоррен со своим светильником, Бастилия, вопль Марго, шкатулка с ядом. Потом все исчезло, и ее заполнила паника, физический ужас женщины, знавшей только одного мужчину. Этот новый контакт перепугал ее и вызвал отвращение. Она извивалась, пытаясь освободиться из его рук, но не могла выдавить из себя ни звука. Парализованная, дрожащая, она позволила взять себя, плохо осознавая, что происходит…
Внезапно луч света вонзился в темноту их ниши. Затем дворянин, который проходил мимо, быстро убрал свечу и удалился, смеясь и крича: «Я ничего не видел!» Судя по всему, это зрелище было обычным для обитателей Лувра.
Маркиз де Вард не стал отвлекаться на такую мелочь. Во мраке их дыхание смешалось, и потрясенная Анжелика спрашивала себя, когда кончится это ужасное насилие. Подавленная, ошеломленная, наполовину в обмороке, она против своей воли принимала ласку мужских рук, сминавших ее тело. Мало-помалу новизна объятий, повторение движений любви, для которых было так чудесно создано ее тело, возбудили в ней волнение, которому она не сопротивлялась. Когда сознание вернулось к ней, было уже поздно. В ней вспыхнула искра удовольствия, неся так хорошо знакомую ей негу, по венам разлилось острое возбуждение, вскоре превратившееся в бушующее пламя.