— Где-то я такое уже слышала. Не в нацистской ли Германии похожие речи произносили про «высшую расу» и тому подобное? — Анна была вне себя от возмущения.
— Нацизм тут притянут за уши, бросьте. Мы ни в коем случае не призываем к насилию и вовсе не утверждаем, что одна раса или какая-то из религий выше другой. Мы просто используем тот самый уровень погружения в духовное рабство, который человечество само, добровольно избрало для себя, для управления глобальными процессами. В этом нет ничего плохого, если хорошенько подумать.
— Если хорошо подумать, то хочется дать тебе в морду, извини за недипломатическое выражение, — снова вступил в полемику Трубецкой. — Ты на полном серьезе предлагаешь нам присоединиться к вашей деятельности по управлению толпой, типа, как высшим существам? Ты в своем уме?
Бестужев, видимо, начал терять терпение. Он помолчал несколько секунд, затем произнес с нотками угрозы в голосе:
— Я не собираюсь долго вас уговаривать. От вас ничего особенного не требуется. Не нужно принимать католицизм, делать обрезание и надевать тюрбан. Живите, как жили. Просто со временем нужно будет опубликовать пару монографий, с десяток статей, выступить с серией лекций, тематику и направленность которых мы вам подскажем, да и с материалами поможем. Подумайте. У вас отсюда есть только два выхода: или туда, — он показал рукой на окно, где уже стемнело, — а там очень холодно и вы легко и просто замерзнете, а уж то, что вас никто там не найдет, так это гарантия. Во всяком случае, до сих пор не находили. Или — к нам. Так что или вы соглашаетесь сотрудничать, и тогда мы подпишем небольшой контракт, в котором все и оговорим, или… Решать вам. У вас есть время до завтра.
Гай Понтий Пилат, жестокий правитель Иудеи, тщетно пытался справиться с нахлынувшим на него раздражением. Было очевидно, что Каифа пытается втянуть его в какую-то странную историю, прислав этого полоумного арестанта на суд римского префекта, но в какую? Решение следует принять до наступления праздника, и времени на тщательное расследование просто нет. А еще этот хамсин…
— Что ты думаешь об этом деле, Афраний? Ты ведь все слышал, вернее, подслушивал, не так ли? — Пилат присел на кушетку. — Подать мне вина! — громко крикнул он. В зал тут же вбежал чернокожий слуга с кувшином прохладного красного вина, налил его в чашу и подал своему господину. Пилат взял чашу и сделал несколько жадных глотков. После этого префект жестом отпустил слугу.
— Конечно, я же должен знать обо всем важном, что происходит в Ершалаиме, — спокойно и с достоинством ответил стоявший перед Пилатом начальник тайной полиции Иудеи после того, как слуга вышел из зала. — Тем более когда рассматривается такой исключительно сложный случай.
— Да, случай непростой, — согласился с ним Пилат. — Скажи мне свое мнение об этом человеке. Что ты и твои люди знают о нем?
— Два дня назад он вошел в Ершалаим через Цветочные ворота. Его сопровождали несколько человек, которые называли его равви, то есть Учитель, величали также Сыном Отца Небесного. А еще на базарах и площадях вдруг стали повсеместно говорить об ожидаемом пришествии пророка из рода царя Давида, который станет новым царем Иудеи. Если соотнести эти факты, то получается, что он очень опасен. Хотя, с другой стороны, про приход мессии, который должен принести избавление иудейскому народу, они говорят каждый год.
— Вот-вот, и я думаю о том же. Тогда почему ты считаешь, что он опасен? Для кого? Для Ирода или для Рима? Он поддерживает повстанцев-зелотов? Состоит в сговоре с этими убийцами сикариями?
— Нет, — как-то неохотно признался Афраний, — я не могу этого утверждать. Впрочем, мы знаем, что некоторые из сопровождающих его людей вооружены.
— А как обстоит дело с его благородным происхождением из рода царя Давида?
— У нас нет уверенности и на этот счет, — снова, будто сомневаясь в сказанном, произнес начальник тайной полиции. — Но исключать ничего нельзя, поскольку точной информации о его родителях пока нет. Ищем.
— Я все равно не вижу никакого вреда от всего этого. Ну называют его Сыном Отца Небесного, так что? Обычные для Иудеи дела. Пророки здесь на каждом шагу, какого иудея ни возьми — типичный пророк, да и только! Накануне праздника, когда в Ершалаим стекается столько народу, их должно быть в наших краях особенно много. Странно еще, что такой мессия только один объявился.
— Ты, префект, без сомнения, прав. Но в этом деле важно также и то, что до сих пор ни один из так называемых иудейских пророков не заходил столь далеко в споре с местными книжниками и фарисеями, как этот. Ибо иудеи верят в единого Бога, который, как они считают, избрал их народ среди всех других народов. И ты сам видишь — нет с ними сладу. Иешуа же из Назарета Галилейского говорит, что Бог един для всех и что все народы равны перед ним — иудеи, эллины, римляне. И еще говорит он, что Бог есть Любовь.
Представь себе теперь, что будет с империей, если все народы станут верить, как иудейский, в единого всеобщего Бога? И при этом они не будут бояться его, но будут любить. Они перестанут признавать римских богов и причисленных к ним императоров. Единый Бог может стать той объединяющей идеей, вокруг которой сплотятся те, кому ненавистен Рим. Как же тогда управлять этими народами? Как на это посмотрит кесарь? Именно поэтому я думаю, что следует утвердить приговор о его казни. Каифа хочет его смерти потому, что учение Иешуа есть покушение на власть первосвященника, на закон иудейский. Каифа злобен и честолюбив, но он не глуп. Мои люди также докладывают, что дело это рассматривал царь Ирод, который поддержал решение Каифы. Редкое единодушие для этих двух скорпионов, обычно готовых съесть друг друга! Для империи же Иешуа опасен с той точки зрения, что…
— Я хочу знать, что думают о нем иудеи, — грубым окриком прервал его Пилат. Заумные речи Афрания иногда его очень раздражали. — Не твое дело рассуждать об интересах империи! Это моя привилегия!
— Да, префект, — Афраний почтительно поклонился, — прошу простить меня. Я буду краток. Мы знаем, что у него есть последователи, точное число которых установить довольно трудно, но у него есть влиятельные враги, которые нам известны. Если казнишь его — нельзя исключить бунта кучки его последователей, а не казнишь — наживешь смертельных врагов среди его могущественных противников. Все равно ведь приговор вынес синедрион, ты лишь не противься ему…
В этот момент в комнату вошел писарь. Афраний поклонился и беззвучно ретировался на балкон. Он всегда чувствовал, в какой момент ему лучше было уйти.
— Прибыл Каифа, — доложил Марк. — Прикажете провести его сюда?
— Нет, пусть ждет в зале суда. Мы с ним там поговорим, — ответил Пилат. — А тем временем пусть стража приведет мне сюда этого Иешуа из Назарета.
* * *
— Так ты совсем не так прост, каким кажешься, — такими словами встретил Понтий Пилат арестанта. — Как успел ты за столь короткое время нажить себе столько смертельных врагов?