В том, что к ним направится один из людей Белого Дракона, они не усмотрят ничего необычного. В течение караульной смены они не раз друг к другу подходят — перекинуться словцом, обсудить, много ли времени прошло и много ли еще осталось, часов-то нет — ни водяных, ни солнечных, ни цветочных, никаких, ориентироваться приходится по ощущениям да по звездам. К тому же надо хоть как-то скрасить скуку на дежурстве.
Итак, Такамори вот-вот подойдет к двум сохэй, один из которых вооружен кедровой палицей с обитым железом концом (оружие весьма серьезное, особенно в умелых руках), второй — ножом и рогатиной с короткой рукоятью. Артем не сомневался, что это будет именно Такамори. Фудзита, конечно, тоже способен справиться, но… необходима филигранная безупречность исполнения, а с этим лучше дело обстоит у Такамори, у него рука точно не дрогнет (пусть работать он может всего одной) и, несмотря на возраст, глаз не подведет, с хладнокровием все в порядке, он уж точно ничем себя не выдаст в последний момент. Монахи ведь тоже не лыком шиты, при том выборе, что имеет Годайго, не стал бы он брать к себе в телохранители кого попало, к тому же во время странствия по японским просторам Артем имел возможность наблюдать ежеутренние тренировки боевых монахов — истязали себя ребятки не жалеючи и ловкость при этом демонстрировали преизрядную. Особенно впечатляюще управлялись они со своими излюбленными палицами, шестами и манрики-кусари (цепью с гирьками). На стороне яма-буси — внезапность, и распорядиться ею следовало безупречно. К тому же в отличие молодого, пышущего здоровьем пожилой человек щупловатой комплекции, вдобавок увечный (Артем, разумеется, его никак и нигде не светил как мастера боевых искусств, да и сам Такамори не светился), вряд ли заставит монахов напрячься при приближении.
Может быть, уже прямо сейчас Такамори, улыбаясь, что-то говорит монахам, о чем-то насквозь обычном, скажем, о том, что ночи становятся прохладнее и скоро все мы ощутим дыхание зимы, увы, бег времени неотвратим, то же и с человеческой жизнью, не успеешь оглянуться — и зима на подходе… И на этой пронзительной, повергающей в естественную грусть ноте пожилой человек вдруг наносит два молниеносных, точечно выверенных удара. Еще мгновение назад Такамори сидел в расслабленной позе, и вот уже двое монахов, не успев ничего понять, в отключенном состоянии заваливаются набок, а Такамори аккуратненько поддерживает одного и другого, чтобы мягко опустить на землю — слишком громкие звуки в эдакой тишине нам ни к чему…
В это время Фудзита должен находиться поблизости от привратника. Возможно, тоже калякает с ним о всякой всячине. Простоватый и доверчивый привратник ничего не заподозрит, лишь обрадуется, когда кто-то подойдет к нему — вдвоем веселее коротать ночное дежурство. Однако яма-буси лучше находиться рядом с привратником, мало ли что. Вдруг привратник услышит шум падающего тела или что-то еще ему покажется подозрительным, и он надумает поднять шум. Тогда единственное, что он успеет, — это набрать в легкие воздуха. А ежели привратник ничего не услышит и не заподозрит, то все равно быть ему отключенным от ночной действительности. Потому как едва со стороны расколотого камня покажется Такамори, Фудзита не зверским, не убойным, но зато безошибочным ударом в определенную точку организма отправит привратника в вынужденное забытье.
И привратник, и боевые монахи останутся в живых. Их только вырубят и надежно свяжут. Артем попросил Такамори смертельных ударов не наносить, этих людей следовало пожалеть, в конце концов, они такие же пешки в большой игре за власть, как Артем и его люди.
Когда никого из бдящих, кроме яма-буси, на монастырском дворе не останется, Такамори снимет с крюка у ворот фонарь… Нет, конечно, сперва они с Фудзита вытащат из скоб воротный брус — аккуратненько, нежненько вытащат, чтобы, не дай Будда, не громыхнуть и не звякнуть ненароком и не всполошить какого-нибудь монаха, пребывающего в чутком (ну, скажем, по причине плохо переваренной вечерней трапезы) сне. Или кому-нибудь приспичит выйти именно в этот час по нужде — нельзя и такого исключить. Ну а потом Такамори снимет с крюка фонарь и, приоткрыв воротную створу, выйдет наружу. Там он поставит фонарь на землю, сам сядет перед ним, достанет из-за пазухи веер — у Такамори (вот что значит не исконный, а новосделанный самурай!) своего веера нет и для такого случая Артем выдал ему свой — императорский подарок, между прочим! — наказав обращаться бережно и где попало не бросать, все-таки артефакт, историческая ценность, может, потом где-нибудь в музее выставляться будет!
Далее, как учил его Артем, Такамори раскроет веер и заслонит им фонарь. Отведет веер в сторону и вновь заслонит. И так три раза. Потом пауза. Потом снова точно так же три раза заслонит веером фонарь.
Сигнал увидят, не пропустят. С самого наступления сумерек за монастырскими воротами, как договорено, ведется наблюдение. «Сняв» сигнал, воины сиккэна немедля рванут к воротам. А чего медлить? Мало радости сиднем сидеть в засаде, ежась от подступающей прохлады, ночи-то и впрямь уже не летние.
Со всех ног они припустят к монастырским воротам, придерживая на бегу, чтоб не бряцало, оружие. Сколько им бежать? Трудно сказать, не зная, где именно они засели в засаде.
У ворот их встретит Такамори. Фудзита все это время будет прохаживаться вдоль ограды на тот случай, если во двор и впрямь вдруг вынесет разбуженного приступом поноса или подозрительности монаха.
Такамори покажет прибывшему отряду самурайских коммандос, где ночует Годайго с ближайшими приспешниками и где кельи монастырской братии.
Такамори еще раз предупредит, что вместе с Годайго находятся Белый Дракон и его люди, и на это, как говорится, надо делать поправочку. Не следует резать всех без разбору. Впрочем, резать вообще никого не надо… ну, если только другого выбора не останется. Монахов от самураев отличить можем?
После того как Такамори закончит свой легкий инструктаж, люди сиккэна начнут действовать.
Даже если подозрения Артема верны и на сиккэна работают яма-буси, вряд ли он пошлет их на захват монастыря. Во-первых, горные отшельники — это его тайное оружие, которое он не станет светить перед своими самураями, не говоря уж о том, что может выйти из такого свечения, если вспомнить о «любви» между самураями и яма-буси, а во-вторых, задача по захвату спящего Годайго не выглядит уж такой тяжелой, чтобы привлекать для ее решения «тяжелую артиллерию» в виде горных отшельников.
Конечно, согласно самурайскому кодексу чести нападать на спящих — дело позорное, чести и славы не прибавляющее. Однако в данном случае самурайскую честь, думается, не будет корежить в муках, поскольку дело касается не других самураев, а всего лишь монахов, пусть даже и монахов-воинов. И пусть самураи к сохэй относятся уважительно, признавая за ними недюжинные воинские способности, однако ровней себе не считают, ставят ниже себя…
Артем по-прежнему лежал с закрытыми глазами, снова и снова прокручивал в голове короткометражный фильм «Захват монастыря». В этом фильме от сеанса к сеансу менялись лишь некоторые детали — то все проходило тихо и гладко, то что-то вмешивалось вроде внезапно налетевшей грозы, сверканием молний и раскатами грома будившей весь монастырь — однако, как в голливудских поделках, все непременно заканчивалось хеппи-эндом…