Это было здорово, но Эви не завидовал птицам и не мечтал стать таким, как они. Он понимал, что создан другим и не желал невозможного. Гораздо больше ему хотелось походить на Прата… Так же нарушать правила… Так же ловко играть в теннис… Так же быстро читать, то и дело увлекаясь действием сказки и начиная по-детски посмеиваться.

Эви всегда замечал, что Прат отличается ото всех взрослых. Он не был настолько углублен в себя, как Дрим. И не любил воспитывать, как Неда. Она делала это ласково, но все же воспитывала. И уж тем более, Прат никогда не одергивал ребят, как это делала Руледа…

Если бы Прат был чуть пониже ростом и у него было побольше морщин, он легко сошел бы за мальчишку, потому что все время возился с игрушками, которые сам вырезал из дерева. Никто не играл с ними, кроме Эви и Миры, но он продолжал делать новые. Они подозревали, что ему самому это ужасно нравится.

«Нечего о нем думать! — оборвал себя Эви. — Он тоже врал, как и все. Зачем они это делали? Почему нам нельзя было даже знать, что за Стеной совсем даже не пропасть?»

Он понял, что, когда они с Мирой вернутся, воспитателям уже некуда будет деться, и они все им объяснят. А может, они и сами догадаются еще раньше, ведь голова у Миры всегда хорошо работала. Так говорил ей Дрим, и она просто раздувалась от гордости, слыша это. Эви ничего не имел против. Он и сам считал, что Мира очень умная. И храбрая.

— А те люди, которые приезжали на машине, они совсем такие же были?

Мира посмотрела на него с недоумением:

— Ты уже сто раз спрашивал!

— Правда? — смутился он. — Я забыл… И что ты мне сказала?

— Конечно, они такие же!

— Почему это — конечно? Здесь все может быть по-другому. Вон траву зачем-то срезали и дом сделали. А вдруг там внутри кто-то живет?! — осенило Эви. — Надо было покричать.

Досадуя на то, что сама не додумалась до этого, Мира недовольно заметила:

— Мы и так громко разговаривали. Если б там кто-нибудь был, он бы услышал.

Мальчик упорствовал:

— А если он испугался? Подумал: вдруг мы обидим его? И лежал себе тихонечко.

— Теперь уже не узнаешь… Вот если будут еще травяные дома, то мы покричим погромче.

— Надо только сразу сказать, что мы ничего плохого ему не сделаем.

— Да уж скажем…

Через какое-то время Эви протяжно вздохнул:

— Эта дорога когда-нибудь кончится? Сколько мы уже идем?

— Не знаю. Час… Или три.

— Надо было стащить часы у кого-нибудь из воспитателей.

Мира так и ахнула:

— Что значит — стащить?!

— А что? У них там еще много часов осталось. В каждом доме на стене висят… А у нас совсем нет.

И мстительно добавил:

— У Дрима стянула бы…

— Ну да!

— Только не у него, ага?

Она огрызнулась:

— Вот и брал бы у Прата, раз без часов не можешь! Какая тебе разница, сколько мы идем? Идем и идем себе… Солнце еще не встало.

— Это я сам вижу. А когда оно встает? Знать бы, сколько осталось, как-то легче было бы.

— Встанет, никуда не денется. Всегда же вставало.

— Это там, — он вздохнул и умолк.

Бодрым тоном Мира пообещала:

— И здесь встанет, вот увидишь. Ты пока просто иди и ни о чем таком не думай.

— Я уже не могу идти, — признался Эви. — Давай посидим немножко, а потом снова будем идти и идти…

Свернув с дороги, они на всякий случай спрятались с обратной стороны сосны, что росла ближе других. Мира потрогала опавшую хвою: она была сухой и мягкой. Усевшись, они прижались друг к другу плечами и вытянули ноги, которые уже отказывались двигаться.

Эви слегка пошевелил пальцами. Они казались расплющенными тряпичными тапочками, и ему представилось, что ногти совсем посинели.

— Только бы не уснуть, — пробормотала Мира, закрыв глаза. — А то…

Что ответил на это Эви, она уже не услышала.

Глава восьмая

о первой встрече с не вымершими коровами и людьми, не похожими на людей

Первым было: «Ах!» — и снова зажмурить глаза. Затем тихонько приоткрыть их и снова задохнуться: да это не приснилось! Золотой свет мягко переливался в колосках, которые ночью показались им серыми. Снисходительно вороша их, ветер наслаждался своей легкостью и солнечным теплом. Он провел по лицу Миры ласковой рукой, и это оказалось так хорошо, что внутри дрогнула надежда: «А вдруг я здесь — другая?!»

Собравшись с духом, она потрогала щеку. Кожа по-прежнему была дряблой и морщинистой, это чувствовалось даже наощупь. Мира отдернула руку и встала, чтобы оглядеться. От того, что она увидела, рот приоткрылся сам собой: этот мир был таким огромным, что деревья вдали казались меньше мизинца. Ночью они почему-то выглядели крупнее…

А неба было так много, что дух захватывало. До сих пор Мира видела только синие или серые лоскутки между соснами и узкую полоску над такой же узенькой речкой. Здесь же небо раскинулось гигантским голубым шатром, и это было так красиво, что захотелось закричать в голос и побежать, что есть сил туда, где это прекрасное полотно было прикреплено к земле.

Задыхаясь от переполненности, она принялась трясти Эви, который все еще спал, растянувшись во весь рост.

— Вставай! Тут есть солнце!

Мира надеялась, что он сразу подскочит и завертит головой, но мальчик только заворочался, бурча:

— Да и пусть светит…

— Оно уже высоко, — прикрывшись ладонью, оценила Мира. — Мы с тобой все проспали.

В ответ Эви легонько всхрапнул, и ей пришлось потрясти его снова:

— Ну, не спи! Идти пора.

— Куда идти?

Поморщившись, он потер поясницу:

— Твердо тут… Теперь весь день болеть будет.

— Надо было на животе спать, — со знанием дела посоветовала Мира, хотя сама отлежала бока, и теперь у нее противно ныли все суставы.

Эви хмуро отозвался:

— Буду знать.

«Да что это он?» — ей стало обидно, что он только ворчит и ворчит, а золотого света будто и не замечает. Тряхнув его за плечо, она сердито бросила:

— Ты хоть вокруг посмотри! Красота какая… Смотри, как всего много! Неба сколько!

— Вижу, — рассеянно отозвался Эви. — А мы уже все печенье слопали? У тебя ничего больше нет?

Мира насмешливо посоветовала:

— Колосок пожуй.