– Колдун-то прав! – пояснил Канерва, утирая глаза. – Когда я тебя хотел, ты была недоступна. Можно сказать, тебя у меня не было. А когда перестал и думать – сама ко мне прибежала. Я не хотел, а ты лежала в моей кровати голая!
– Не голая, а в сорочке! – вспыхнула Алиция. Арчибальд посмотрел на девушку. Она высунула язык: – Э-э! – И отвернулась.
Больше никто ничего не сказал. Под стук копыт все продолжили движение. Снова коридоры, повороты, коридоры... Постепенно проникающий из дырок на потолке дневной свет стал угасать.
– Я так устала, – пробормотала девушка. Она начала прихрамывать, спотыкаться, но не останавливалась.
Сержик проныл:
– Ну че, ну сколько еще?! Аласт, я больше не могу! Я не понял, почему мы не можем сесть отдохнуть, целый же день тащимся!
– Заткнись, – пробормотал Кривой.
Грудь у него ходила ходуном, он вдыхал с хрипом, выдыхал со свистом и последние метры шел, держась рукой за низ живота, справа, где появился комок тупой боли, тянущей при каждом шаге.
Канерва впереди шагал по-прежнему легко, однако медленнее: в плотнеющей тьме стены начали прятаться от взгляда, и появилась опасность пропустить ответвление. Однако останавливаться никто не стал. Кривой, тяжело дыша, полуобернувшись, спросил, выталкивая слова с дыханием:
– Сколько... еще... идти?
– Ох-хо-хох, – пробормотала в ответ Алиция. Говорить в голос у нее не осталось сил. Платье путалось в ногах, она спотыкалась о него и один раз чуть не упала. Бенда подхватывает девушку под руку, после чего она бредет, держась за своего спасителя.
Арчибальд оглянулся на них:
– Долго идти еще?
– Не знаю, – выдохнула Алиция. – Мы прошли... больше половины. Если я правильно... повороты считала.
– Значит, к утру будем, – подытожил рыцарь.
Кривой перед ним застонал. Сержик взвыл:
– Звери! Ну че, я не понял, сложно остановиться? Да пусть они отправляются в жопу, эти сокровища, мы же сдохнем раньше, чем дойдем!
– На это и рассчитано, – хмуро ответил Арчибальд, оборачиваясь к Юлию.
Тот тащился, держа поводья; лошади брели за оруженосцем, наклонив головы и покачивая ими в такт шагам; они дремали на ходу. Потолки здесь были очень низкими, поэтому посадить дам в седло не удалось: они предпочли идти пешком, нежели сидеть скрючившись. Хотя Алиция как раз подумывала о том, чтобы лечь на лошадиную холку и поспать...
– Сто-ой! – зычно крикнул рыцарь. Голос его прокатился по коридору и вернулся эхом.
– Не глухой я, – буркнул Канерва, останавливаясь. Он резко сжал и разжал пальцы, громко хрустнув суставами. Все встали.
– Привал, что ль? – спросил Кривой, согнувшись и прижимая руку к животу, вдавливая ее, чтобы ослабить боль.
– Лошадей надо покормить.
Алиция за спиной Арчибальда застонала, Канерва расхохотался, затем выкрикнул:
– Эй, сэр рыцарь, может, людей заодно накормите?!
– Лошадиным кормом? – не повышая голоса, спросил Арчибальд, беря из рук Юлия поводья. Юноша бросился отвязывать сумки с овсом, притороченные к его седлу. Кривой, подняв голову, сказал Канерве:
– По покушать же ж у нас Бенда главный, голуба.
– Может, сразу на ночь устроимся? – предлагает Бенда.
– Поспать, што ль? – хихикает Кривой. – Не, я с вами в одном месте не лягу – еще зарежете ночью.
Арчибальд тихо сказал Юлию несколько слов.
– Но он же не подпустит меня! – воскликнул юноша испуганно.
– Ничего, ничего, он уже привык. – И рыцарь вернулся к остальным, держа под мышкой факел.
– Я спать хочу и есть тоже, – немедленно вставил Сержик и тут же взвыл: – За что?!
– Так его, – с удовлетворением откликнулся Канерва. – Все устали.
Арчибальд подошел к сгрудившимся вокруг Бенды обессилевшим участникам похода. Алиция, привалившись к плечу Бенды, закрыла глаза. Канерва покачивался на каблуках, сложив руки за спиной, рядом из темноты выступало белое круглое лицо Кривого, который не отрываясь смотрел мимо рыцаря в сторону шума, производимого лошадьми и кормящим их Юлием. Оттуда слышались шорох надеваемых на головы животных мешков с овсом, тихое чавканье, перемежаемое сопением, вздохами. Сочный шлепок, другой...
– Э, че такое, кто обосрался, я не понял? Навоняли!
Все устали и с трудом стояли на ногах, но расположиться на ночлег, чтобы заснуть и, возможно, больше не проснуться, никто не решался.
– Хоть бы поесть... – тоскливо проговорила Алиция, не открывая глаз.
– Я, наконец, жрать хочу! – возмутился стоявший напротив нее Сержик. – Че мы прямо как... эти... с голоду подохнем? Кто тут еду обещал? Давайте уже!
– Никто не обеща, голуба, – со вздохом повернулся к нему Кривой. На гладком лице обозначились морщинки, стало отчетливо заметно даже в неярком свете факела, что он далеко не молод.
Бенда зевает, широко открыв рот, осторожно поднимает Алицию, стаскивает с плеча лямку:
– Хлеба? Или, может, разведем костер и каши сварим?
Канерва жадно уставился на мешок:
– Что, это возможно?
– Давай! – заорал Сержик.
Бенда молча развязывает тесемки, кладет мешок на пол. Все расступаются, только Арчибальд встает за спиной Бенды с мечом наготове. Алиция дотрагивается до плеча рыцаря и шепчет жалостливо:
– Вы целый день его носите, у вас рука не устала?
Арчибальд качает головой.
Мешок лежит на полу, еле различимый в густой тьме, все смотрят на него. Он лежит, как обычная тряпка, немного похожий на лужу грязи. Бенда садится на корточки и запускает в него обе руки по локоть. Всем кажется, что они проваливаются сквозь пол. Алиция издает судорожный вздох. Кривой шепчет: «Еж твою мать!» Бенда начинает вставать, вытягивая что-то из мешка, – и все отступают, кто на полшага, кто на всякий случай на два.
В руках Бенды охапка хвороста. Бенда передает сучья тому, кто стоит перед ним – это Канерва, – и снова наклоняется. Лорд, повертев охапку, понюхав и рассыпав часть мелкого сушняка, опускает ее на пол
у своих ног, принимает следующую. Скоро рядом с ним лежит порядочная куча дров...
Пока Бенда под изумленными взглядами вынимает мешочки и горшочки, Арчибальд протягивает бывшему главному егерю факел.
– И никакого колдовства, – с некоторым разочарованием констатировал Канерва. Когда сушняк занялся, лорд Мельсон подложил сверху парочку поленьев, после чего отошел.
Около горшочков уже хлопотала Алиция.
– Бенда, а варить-то в чем? – вдруг сообразила она. – Воды нет!
Снова руки в мешок...