И канючат дьяконы басом.
Ах ты горький, горький чай
Поездной,
Ангел трогает печать –
Все за мной,
Конь по вольной по степи –
Быстр и блед…
Спи, дитя, не майся, спи –
Вот билет.
Говорят, мы родом из мамы.
Это да. Ни капли обмана.
Золотая правда начала –
Относила и откричала.
Откричала – как от причала.
А потом все больше молчала.
Ах ты горький, горький чай
Поездной,
Не светла моя печаль –
Мрак ночной,
Ты гори в ночи, звезда,
Впрок гори…
Спи, дитя – не навсегда,
До зари.
Я напоминаю вам, что люди – свиньи,
Но не все.
Что цинику славно под любым небом,
но небу скверно над ним,
и оно мутнеет.
Я говорю вам простые истины,
такие простые,
что вы бренчите ими, как детскими погремушками –
или мелочью в кармане,
что, в сущности, одно и то же –
и раздраженно выбрасываете в окно.
В полете они продолжают бренчать –
о да, в полете,
пока вы всего лишь пьете коньяк.
Я предъявляю гамбургский счет
каждому встречному,
прекрасно зная, что несовершенен.
Вас умиляет мое несовершенство,
оно служит неиссякаемой темой для разговоров,
поводом для милых шуток
и злых розыгрышей.
А я все предъявляю счет,
как официант в ресторане.
Я говорю пьяной, распоясавшейся компании,
что однажды придется заплатить
и даже – хотите или не хотите –
дать приличные чаевые.
Не верите? Хохочете? Блюете на пол?
Ваше дело.
Я приберу – потом, когда вас увезут в кутузку,
где темно и сыро,
и спит грязный бомж,
в отличие от вас хорошо знающий жизнь.
Он точно выяснил, что небо мутно над циником,
что погремушки – это клево,
что люди – свиньи, и он сам – свинья,
но где-то есть ангелы.
Фото одного ангела он хранит в кармане
и плачет украдкой.
* * *
Несогласные хоть в чем-то
Несогласных по-любому
Чаще посылают к черту,
Реже посылают к Богу.
Мне их не переиначить,
Не осалить, не ославить…
Не туда послали? Значит,
Не хожу, куда послали.
Не иду в поход за Богом,
Не иду в поход за чертом…
Только что ж за мной, убогим –
Черный с белым, белый с черным?
* * *
Смеясь, прощайтесь с прошлым,
Хорошие мои,
Ведь вам, моим хорошим,
Не светит, не стоит,
Не пляшет, в перспективе
Не радужно блестит…
Когда хандра в активе –
Тогда песок в горсти.
Б. Окуджаве
Господи, миленький, дай нам немногого,
Так, чтоб хватило чуть-чуть.
Кесарю – слесаря, Гогу – Магогово,
Чудо-рецептов – врачу.
К пиву – рыбешку, подлещика ржавого,
Выпьем, глядишь, и споём.
Мне – не Вийоново, не Окуджавово,
Маленькое, да своё.
Господи, сладкий, тебе ведь без разницы,
Вышней руке не скудеть,
Не перепутай: на улице – праздника,
Длинных волос – бороде.
Всех ублажи: неврастеника – стансами,
Лирика – хищным совьём.
Мне – не Самойлово, не Левитанское,
Маленькое, да своё.
Господи, лапочка, миленький боженька,
Глазом зеленым сморгни:
Книжнику – водочки, месяцу – ножика,
Хаму – случайной ругни,
Сломанной ветке – без боли отмучиться,
Ране – здоровый рубец.
Мне – это знаешь ли, как уж получится,
С памятником или без.
Как хочется быть лучше остальных,
Не прилагая к этому усилий!
Нас в этот мир на равных пригласили,
А мы неравнозначием больны.
О, препинанья знак – неравнозначье,
Ты говоришь: я – так, а все – иначе!
Как хочется стоять особнячком,
Снабдив себя особой упаковкой –
И хвост держать без допинга морковкой,
И без виагры хер держать торчком!
Неравнозначье – ты в конце строки
За нас, любимых, держишь кулаки.
Как хочется воздвигнуть пьедестал,
Не утруждая тело воздвиганьем,
Не утруждая душу содроганьем,
А так, чтоб к воскресенью взял и встал.
Неравнозначье – обалденный знак,
Когда его мы видим в сладких снах…
Как хочется с большого бодуна,
Когда в башке гуляют эскадроны,
Себе – икру, а прочим – макароны,
Себе – коньяк, а прочим – ни хрена.
Неравнозначье – прелестью маня,
Ты для меня, ты точно для меня!
Как хочется… Но вдруг чужой абзац
Возьмет да и начнется новым знаком,
И не на постамент тебя, а на кол,
И не в почетный круг тебя, а за,
За шкирку, за красивые глаза –
Давай, дружок, нагнись и полезай…
* * *
Научите смешить, научите смеяться,
А пугать и рыдать я умею и сам,