– Мне поручили воспитывать сотню неуправляемых подростков, – отозвался я. – А мне надо за что-то наказать их.
На Инведниса стало жалко смотреть.
– Тогда тебе не стоило убивать Балахира, – пробормотал он, опустив глаза, а я увидел, как побелели его губы. – К тому же наказания запрещены в обители.
– Вот как? Тогда Балахир по-прежнему измывался бы над ними и наказывал. Телесно. Об этом даже Игниферосу не было известно.
Инведнис вздернул на меня удивленный взгляд.
– Но что тогда ты с ними собираешься делать?
– Мое наказание гораздо… хуже. Я просто лишу их удовольствия посещать мои занятия.
Лицо Инведниса немного просветлело, но на него тут же легла тень сомнения.
– Твои занятия – удовольствие? Помню, как ты когда-то пытался научить Гаста отворять порталы. Удовольствие еще то. И чему ты их собрался учить, если не секрет?
Тут уж я улыбнулся.
– Секрет. Давай жалуйся на моих подопечных – что они учинили? Мне еще остальных преподавателей обходить.
– О, – только и произнес он. – Значит ли это, что я их больше не увижу?
– Наоборот, они продолжат ходить на твои занятия. Я постараюсь, чтобы они стали прилежными. Так что в твоих интересах сейчас рассказать мне все и поподробнее.
Я взял со стола древесный лист и принялся разглядывать его, чуть рассеяно слушая излияния мага природы. Он распинался минут пятнадцать. Куда дольше он мне потом сообщал, что магия природы не для темных колдунов, что их магия разрушительна, что они только могут и все в таком духе. А мое настроение катастрофически портилось.
– Спасибо, Инведнис, – я положил листочек на место. – На той неделе еще загляну – надеюсь, в следующий раз у тебя это займет куда меньше времени.
– Тэрсел… – остановил меня его голос, и я обернулся. – Я слышал о тебе и Авориэн… Я рад за вас…
– Но еще больше ты тревожишься за Скита, не так ли? – угадал я.
Инведнис кивнул.
– Ради нашей дружбы когда-то, пожалуйста, я не хочу, чтобы ему сделали плохо…
На миг мое горло словно сковало льдом.
– А была ли когда-нибудь эта дружба, Инведнис? – спросил я хрипло.
– Была… – Инведнису нелегко давались эти слова. – Но только до тех пор, пока Лайтфел не раскрыл тебя. Извини, но мы не смогли, как Гаст, преодолеть этот барьер в себе.
– Какое удивительное признание, спустя столько лет, – я не смог удержаться от издевки. – Но ты все-таки назвал меня по имени.
Я резко развернулся и вышел вон. Я сам не сразу понял, что его слова не просто вывели из себя – они привели в бешенную ярость, которая захлестнула до краев. Сделав несколько шагов по коридору, я вдруг увидел как несколько магов, двигавшихся по коридору, без чувств упали на землю. Я остановился, миг соображая, что произошло. Вокруг разлилась мертвая тишина, и меня прошиб холодный пот. Я выкинул из головы мысли об Инведнисе, закрыл глаза и заставил себя медленно дышать. В легкие ворвался свежий соленый морской воздух. Я представил волны, бережно несущую древесную щепку к берегу, увидел нырнувшую из небесного океана в водный чайку за серебристым тельцем рыбы, ощутил теплые лучи солнца. Миг было хорошо, а потом обрушилась боль. Я разлепил веки и бросился в покои Игнифероса.
Старик сидел у окна, смотрел на море и тер лоб рукой.
– С тобой все в порядке? – с порога спросил я, прошел комнату и остановился около него.
– Голова раскалывается, – поморщился он. – В какой-то миг показалось…
– Тебе не показалось, – мрачно обронил я. – Другие отделались не только головной болью…
Он устремил на меня проницательный взгляд.
– Что произошло?
– У меня была вспышка гнева… Все в обители, кроме тебя и Нэиль, потеряли на миг сознание…
Игниферос резко поднялся, цепкие его пальцы сжали мой подбородок, а сам он стал изучать меня. В другой момент я бы такого от него не потерпел, но не сейчас, когда я перепугался за всех остальных.
– Из-за чего?
– Я слишком чувствителен к некоторым из воспоминаний.
– Тем, которые причиняют тебе боль и выводят из себя?
Я опустил взгляд и рассказал об Инведнисе.
– Тебе не следовало отдавать амулет мне, – произнес я. – Это может только все усугубить.
– Я сделал правильный выбор, – без тени сомнений произнес он. – Ты сильный и ты справишься.
– Преодолею сам себя? – я горько усмехнулся.
– Не себя. То, что досталось тебе от отца.
– Порой ты сам себе противоречишь, дядя, – я опустился в кресло. – Что будем делать? Как ты им объяснишь потерю сознания?
– Сошлюсь на возмущение мировой ткани.
Я воззрился на него удивленный.
– То есть?
– Этот мир еще не полностью оправился от катастрофы. Иногда тут происходят странные вещи.
– Ты не рассказывал. И какие же?
Игниферос достал с полки вино и два бокала – рассказ, похоже, был не скорый. Но тут на пороге возникла Мерлинда и остановилась как вкопанная – похоже не ожидала увидеть меня здесь. Игниферос глянул на ее бледное испуганное лицо, потом на меня и нахмурился.
– Зачем ты ей сказал?
– Я знала, – ответила вместо меня Мерлинда, плотно притворила дверь, подошла к нам и показала Игниферос темный кулон.
– И ты знала все эти годы? – Игниферос бросил на нее испепеляющий взгляд.
– Ничего бы не изменилось, – ответила она. – Произошло то, о чем я думаю?
– Тебе лучше сейчас вообще ни о чем не думать, – поморщился я.
– Но… – она смолкла, так как дверь распахнулась и на пороге возникли уже четверо: Лайтфел, Бэйзел, Гаст и Ретч. Все как один уставились на меня как до этого Мерлинда.
Я глянул на них, изобразив недоумение, и обернулся к Игниферосу.
– Ты мне начал говорить про возмущение мировой ткани, – напомнил я.
Игниферос же глядел на вошедших.
«Не надо, – предупредил я мысленно. – Ты обещал мне».
– Зайдите ко мне чуть позже, – произнес он.
– Ты в курсе, что вся обитель… – начал было Лайтфел.
– Я знаю. И поскольку мы с Тэрселом, как единственные гипномагии, знаем, как влияет изменение мировой энергии на разум, то вам нет необходимости присутствовать при обсуждении. Тебя, Мерлинда, это тоже касается. Если мы придем к чему-нибудь, мы вас оповестим.
Я просто умилился тому, как тактично Игниферос послал всех вон. Поскольку он задумался, я сам налил нам вино в бокалы.
– Одно дело о чем-то недоговаривать, но другое дело лгать, – объяснил он свой порыв поделиться «новостями».