— Черт с тобой, — яростно повторил Джей, надеясь, что она услышит.
Но она так и не посмотрела, и именно он в конце концов повернулся и пошел, злой и словно бы сдувшийся, к мосту.
Он часто гадал, как все сложилось бы, если б он вернулся или если б она посмотрела на него в тот самый миг. Что можно было бы спасти или предотвратить. Конечно, события в переулке Пог-Хилл могли стать совсем другими. Возможно, он даже успел бы попрощаться с Джо. Но вышло так, что, пусть тогда он этого и не знал, он никогда больше не видел их обоих.
Ланскне, май 1999 года
Он не видел Джо со дня после визита Мирей. Поначалу Джей вздохнул с облегчением, но шли дни, и тревога росла. Он пытался заставить старика явиться, но Джо упрямо отсутствовал, словно его явления не были подвластны воле Джея. После его ухода осталась странность; утрата. Джею постоянно казалось, что Джо там, в саду, разглядывает огород; на кухне поднимает крышку кастрюли, хочет выяснить, что на обед. Отсутствие Джо тревожило его, когда он сидел за пишущей машинкой, тревожила дыра в форме Джо в сердце вещей, тот факт, что, стараясь изо всех сил, он не мог настроить радио на ретростанцию, которую Джо находил с такой повседневной легкостью. Хуже того, без Джо его новая книга умерла. Джей больше не мог писать. Ему хотелось выпить, но хмель лишь обострял тоску.
Он говорил себе, что это нелепо. Во-первых, нельзя тосковать по тому, чего никогда не было. И все же не мог избавиться от ощущения, будто нечто безнадежно потеряно, безнадежно неправильно.
«Если б у тебя была хоть капелька веры».
Вот с чем беда, правда? С верой. Прежний Джей не сомневался бы ни минуты. Он верил во все. Почему-то он знал, что должен вернуться к прежнему Джею, закончить все, что они оставили незаконченным, он и Джо, летом семьдесят седьмого. Только бы знать как. Он все сделает, пообещал он себе. Все на свете.
Наконец он достал остатки «Шиповника 1974». Бутылка запылилась за годы, проведенные в погребе, шнурок на горлышке выгорел от возраста до соломенного цвета. Содержимое безмолвно ждало. Смущаясь и в то же странно волнуясь, Джей налил полный бокал и поднес ко рту.
— Прости, старик. Мир, лады?
Он ждал, когда придет Джо.
Он ждал до темноты.
Смех в погребе.
Жозефина, должно быть, замолвила за него словечко. Люди стали дружелюбнее. Многие здоровались с Джеем при встрече, и Пуату из булочной, который прежде говорил с ним лишь как вежливый продавец, теперь спрашивал, как продвигается книга, и советовал, что купить.
— Pain aux noix [94] сегодня хорош, мсье Джей. Рекомендую с козьим сыром и оливками. Положите оливки и сыр на солнечный подоконник за час до еды, чтобы запахи раскрылись. — Он поцеловал кончики пальцев. — В Лондоне вы такого не найдете.
Пуату держал пекарню в Ланскне двадцать пять лет. Пальцы его страдали от ревматизма, но он утверждал, что работа с тестом сохраняет их гибкость. Джей пообещал ему пакетик с зерном, который поможет, — еще один фокус Джо. Странно, как легко все вспомнилось. После одобрения Пуату появились новые знакомства: бывший школьный учитель Гийом, наставник малышей Дарьей, Родольф, водитель микроавтобуса, каждый день возивший детей в школу и обратно домой, Ненетта, нянечка в соседнем доме престарелых, пчеловод Бриансон, державший ульи на другой стороне Марода, — словно отбой тревоги послужил им сигналом к проявлению любопытства. Теперь вопросы из них так и сыпались. Что Джей делал в Лондоне? Он был женат? Нет, но кто-то, конечно, был, э? Нет? Изумление. Теперь, когда подозрения утихли, деревенские стали ненасытно любопытны, обсуждая наиболее интимные темы с неизменным невинным интересом. О чем была его последняя книга? Сколько именно зарабатывает английский писатель? Он выступал по телевизору? А в Америке? Он видел Америку? Восхищенные вздохи. Почерпнутые сведения в охотку разносились по деревне за чашками кофе и бутылками blonde, нашептывались в лавках, передавались из уст в уста, всякий раз обрастая новыми подробностями.
Слухи были валютой Ланскне. Вопросы сыпались градом, безобидные в своей непосредственности. А обо мне? Обо мне вы напишете? А обо мне? А обо мне? Поначалу Джей колебался. Людям не всегда нравится, что за ними наблюдают, их черты одалживают, их манеры копируют. Некоторые требуют денег. Других оскорбляет портрет. Но тут все иначе. Внезапно у каждого нашлась интересная история. Вы можете вставить ее в книгу, предлагали они. Некоторые даже записывали — на клочках почтовой бумаги, оберточной бумаги, а как-то раз на обороте пакетика семян. Многие из этих людей, особенно старики, сами редко читали книги. Некоторые, например Нарсисс, вообще читали с трудом. И все-таки уважение к книгам было безмерным. Джо был таким же, его шахтерское прошлое с детства научило его, что чтение — пустая трата времени, он прятал свои «Нэшнл джиографик» под кроватью, но втайне наслаждался историями, которые читал ему Джей, кивал, слушая, не улыбался. И хотя Джей ни разу не застал его за чтением чего-либо серьезнее «Травника» Калпепера и изредка журналов, время от времени старик выдавал цитату или литературную аллюзию, которая несомненно указывала на обширные, пусть и тайные, познания. Джо любил поэзию так же, как любил цветы, стыдливо пряча истинные чувства за ширмой равнодушия. Но сад выдавал его. Анютины глазки выглядывали из уголков парников. Шиповник сплетался с турецкими бобами. Ланскне в этом походил на Джо. Сквозь его практичность бежала выпуклая жилка романтики. Джей обнаружил, что практически за ночь стал общим любимцем, поводом почесать языки — английский писатель, dingue mais sympa, héh! [95] — человеком, кто равно вызывал смех и внушал благоговение. Юродивым Ланскне. На мгновение он стал непогрешим. Школьники больше не кричали «Rosbif!» ему вслед. Да, и подарки. Его завалили подарками. Банка меда в сотах от Бриансона вкупе с анекдотом о его младшей сестре и о том, как она однажды взялась приготовить кролика («Она битый час сидела на кухне, а потом выбросила тушку в дверь и завопила: „Заберите вашу чертову тварь! Сами ее ощипывайте!“») и запиской: «Можете вставить это в свою книгу». Пирог от Попотты, аккуратно уложенный в почтальонскую сумку вместе с письмами, на багажнике велосипеда. Неожиданный дар — семена картофеля от Нарсисса плюс прошамканные инструкции посадить их на солнечной стороне. Любая попытка заплатить обижала. Джей пытался возместить эти дары, покупая напитки в кафе «Марод», но обнаружил, что все равно заказывает меньше, чем остальные.
— Это нормально, — объяснила Жозефина, когда он об этом упомянул. — Здесь так принято. Чуть-чуть подождите, пока люди к вам привыкнут. Потом…
Она усмехнулась. Джей нес корзину подарков, которые люди оставили для него под стойкой Жозефины: пирожные, печенья, бутылки вина, наволочка от Денизы Пуату, мясо от Туанетты Арнольд. Жозефина посмотрела на корзину и улыбнулась еще шире.