— Ты о тех безумцах, которых послал на смерть? — спросил Оладан. — Они все пошли ко дну. Но перед этим успели рассказать нам о твоем гнусном замысле.
— Дураки! — выругался Шаракиин. — Вас всего трое, а у меня на другом корабле целая армия. Неужели вы надеетесь меня удержать?
Д'Аверк хихикнул:
— С одной армией, как видишь, мы справились, нам не привыкать.
В глазах Шаракина мелькнул страх, но тут же исчез, уступив место решительности.
— Я вам не верю. Команда этого корабля жила только для того, чтобы убивать. Не лгите, что сумели с ней…
— Справились, не сомневайся, — перебил д'Аверк. Огромная кабанья маска повернулась к Хоукмуну. — Ну что, поднимемся на палубу и доведем дело до конца?
— Погоди! — Хоукмун нагнулся над Шаракиным. — Я хочу задать ему один вопрос. — Скажи-ка, Шаракин, твои люди когда-нибудь захватывали девушек?
— Им приказано не убивать девушек, а доставлять мне.
— Зачем?
— Не знаю. Мне велено отправлять девушек ему, вот я и отправляю, — Шаракин засмеялся. — Нет, не удержите вы меня. И жить вам осталось не больше часа. Скоро мои ребята заподозрят неладное.
— Почему же ты никого из них не взял с собой на этот корабль? Уж не потому ли, что им не понравилось бы содержимое трюмов?
Шаракин пожал плечами:
— Когда я закричу — они придут.
— Возможно, — кивнул д'Аверк. — Ну-ка, поднимись, будь любезен.
— Куда ты отправлял девушек? — допытывался Хоукмун. — Кому?
— На материк, конечно. Безумному Богу, моему господину.
— Ты — слуга Безумного Бога? Значит, правда, что эта секта разбойничает на море?
— Да, я его слуга, хотя в секте не состою. Просто сектанты хорошо платят, чтобы я потрошил корабли и отсылал им добычу.
— Зачем им это? Шаракин ухмыльнулся:
— В секте нет моряков. Поэтому жрецы и обратились ко мне, когда один из них придумал этот план. Хотя, сказать по правде, я не знаю, зачем им сокровища, — он поднялся на ноги. — Ну, пошли. Забавно будет посмотреть, что вы затеяли.
Д'Аверк кивнул Хоукмуну и Оладану. Те исчезли во тьме и вернулись с тремя длинными незажженными факелами. Д'Аверк подтолкнул Шаракина, и капитан следом за Оладаном двинулся к трапу.
Они медленно поднялись на палубу и увидели в свете заката большой, красивый трехмачтовый корабль.
Матросы, стоявшие на палубе, сразу поняли, что произошло, и бросились к борту. Но Хоукмун закричал, прижав к спине Шаракина острие меча:
— Не двигайтесь, иначе мы убьем вашего капитана!
— Если убьете меня, они убьют вас, — проворчал Шаракиин. — Кто от этого выиграет?
— Молчать! — сказал Хоукмун. — Оладан, зажигай!
Оладан ударил кресалом о кремень. Факел вспыхнул. Запалив два других, зверочеловек раздал их своим спутникам.
— Слушайте! — закричал Хоукмун. — Наше судно пропитано нефтью. Если кто-нибудь из нас опустит факел, оно загорится. Тогда и вам несдобровать.
— Так, значит, мы все сгорим, — хмыкнул Шаракин. — Да вы такие же сумасшедшие, как и те ослы, которых убили.
Хоукмун отрицательно покачал головой:
— Оладан, готовь ялик.
Горец прошел на корму, к самому дальнему люку, развернул над ним лебедку, откинул крышку и, прихватив конец троса, исчез внизу.
Заметив движение на чужом корабле, Хоукмун опустил факел. Пламя отражалось в его глазах, бросало багровые отблески на лицо.
Оладан снова поднялся на палубу и, держа в одной руке факел, другой стал вращать ворот лебедки.
Увидев поднимающийся над люком огромный ялик с тремя оседланными лошадьми, Шаракиин крякнул от изумления. Лошади испуганно и непонимающе глядели на море. Ялик медленно проплыл в воздухе и повис, покачиваясь, над водой.
Закончив работу, Оладан привалился к лебедке спиной. Он вспотел и тяжело дышал, но ни на секунду не опускал факела.
Шаракин осклабился:
— Неплохо придумано. Но ничего не выйдет. Вас всего трое. Что теперь будете делать?
— Повесим тебя, — ответил Хоукмун. — На глазах у экипажа. Я устроил эту ловушку по двум причинам. Первая: мне нужно кое-что от тебя узнать. Вторая — я решил свершить правосудие.
— Какое еще правосудие? — закричал перепуганный Шаракин. — Зачем ты суешься в чужие дела? Какое еще правосудие?
— Правосудие Хоукмуна, — твердо ответил герцог Кельнский. На его бледное лицо упал солнечный луч, и казалось, камень во лбу ожил.
— Матросы! — завопил Шаракин. — Спасите меня! Убейте их, матросы!
— Если вы пошевелитесь, мы убьем его и подожжем корабль, — крикнул д'Аверк. — Вы погибнете напрасно. Мой вам совет: уходите, пока целы. Мы казним только Шаракина.
Как они и рассчитывали, матросы не испытывали особой любви к своему капитану-пирату и не желали ради него рисковать жизнью. И все же они не рубили абордажных канатов, выжидая, что предпримут трое смельчаков.
С веревкой в руке Хоукмун забрался на салинг. Сделав петлю и надежно укрепив веревку над водой, он спустился обратно на палубу.
Наступила мертвая тишина. Шаракиин постепенно сообразил, что помощи от своей команды он не дождется.
За кормой покачивался над морем ялик с лошадьми. Скрипели тали. В руках троих воинов, пленивших Шаракина, потрескивая, горели факелы.
Шаракин отчаянно закричал и попытался вырваться, но пирата остановили острия трех мечей, прижатые к его горлу, груди и животу.
— Вы этого не сделаете… — пробормотал он, но умолк, видя мрачную решимость на лицах своих врагов.
Оладан подцепил мечом петлю, подтянул ее к борту, Хоукмун расширил ее, а д'Аверк подтолкнул к ней Шаракина. В тот миг, когда петля опустилась на плечи пирата, он взревел и ударил Оладана, сидевшего на планшире. Тот с криком полетел в воду. Охнув от неожиданности, Хоукмун бросился к борту. Шаракиин повернулся к д'Аверку и выбил факел из его руки, но француз отступил на шаг, и у глаз капитана заблестела сталь меча.
Пират плюнул д'Аверку в лицо, прыгнул на борт, лягнув Хоукмуна, который попытался его остановить, и бросился в воду.
Петля затянулась, край нок-реи опустился и взметнулся вверх, хрустнули позвонки, и тело задергалось на веревке.
Д'Аверк кинулся к упавшему факелу, но пропитанная нефтью палуба уже вспыхнула. Пока он пытался затоптать огонь, Хоукмун бросил Оладану канат, и мокрый зверочеловек вскарабкался на борт корабля. Купание ему, похоже, ничуть не повредило.
Матросы на корабле Шаракиина зашумели и подступили к борту.
«Почему они не отплывают?» — удивленно подумал Хоукмун.