– Угощайся.
Шолов сразу узнал Петю, с которым встретился случайно по прошлому году в Питере. Напомнив об этом Веточкину, матрос объяснил:
– У меня на лица память дюже крепкая.
– А говорят, у вас тут с едой проблемы, – кинув в кружку с чаем кусочек сахара, проговорил Веточкин. – Я гляжу, даже каша с мясом.
– Крупа есть, чай тоже. Хлеб кушаем помаленьку, – отозвался Шолов.
В разговор вмешался моряк, до этого хлопотавший по кухонной части:
– И мяса, браток, в достатке.
– А что за мясо? – поинтересовался Веточкин. – Вкус необычный.
– Телятина, – живо отозвался доморощенный кок. – Наисвежайшая!
Шолов искоса посмотрел на кашевара, но промолчал.
В середине дня в расположение десантной полуроты вернулись князь Радзивилл и лейтенант Пухов. Винтовка уже была у хорунжего за плечами. Отозвав Петю в сторонку, Радзивилл вполголоса произнес:
– Ну, Веточкин, принимайте благодарность от лица командования. Задание наше выполнено успешно. Я сегодня же ночью ухожу обратно. Желаете со мной?
– А можно мне здесь остаться? – быстро выпалил Петя неожиданно для самого себя и почувствовал, как краснеет.
Радзивилл в задумчивости потер ладонью затылок:
– Полагаю, что можно…
И, подмигнув Веточкину, закончил:
– Я же сразу разглядел – авантюрист вы! Вернусь – буду ходатайствовать о вашем награждении.
– Я не за награды… – еще больше вспыхнул Петя.
Князь мягко взял его за кисть:
– Знаю.
Они простились тем же вечером очень тепло. Закинув за плечи туркестанский мешок и винтовку, Радзивилл зашагал по траншее под покровом темноты в сторону окопа боевого охранения. Оттуда тропинка вела через лощину к бухте, где их на рассвете высадил китаец. Вероятно, князя там ожидали. Но Петя не стал выспрашивать у него подробности, рассудив, что излишнее любопытство в подобных делах ни к чему.
Веточкина прикомандировали к десантной полуроте броненосца «Наварин». Еще три дня и три ночи они вместе с матросами, сменяя друг друга, просидели в дозоре. На четвертое утро им на смену пришла морская полурота с броненосца «Сисой Великий».
– Утюги наши так и не починили, – с деланым безразличием пояснил Пете о подорванных в самом начале войны броненосцах Егор Шолов. Но было видно – матрос переживает. – Орудия на берег свезли, по фортам да горам расставили. Морячков в десант, как пехоту.
– Получается, вы пехота, только морская, – сформулировал Веточкин.
Шолов поразмыслил, прикинул что-то в уме – хмыкнул. Такое определение ему явно пришлось по душе:
– Ну да, получается морская пехота, – произнес повеселевшим тоном. Но тут же продолжил, сплюнув:
– Токмо сколько «халва-халва» ни говори, во рту слаще-то не становится.
– Чего так?
– Да сам рассуди: Маньчжурская армия от нас на север все раком пятится. Сидим в осаде. Флот в Артуре, почитай, весь расколошматили. Японец вон уже и с сухого пути из гаубиц по бухте бьет. В море бы выйти да сразиться! А нечем…
– Идет вторая эскадра, – осторожно заметил Веточкин.
– Эх, брат, когда ж она вдарит-то, а? – испытующе поглядел на Петю Шолов.
– Да еще и «дедушка» запропал, – продолжал матрос. Петя догадался, что речь идет об адмирале Макарове. – Чуем, затеяли они дело, не выдай Бог…
– Ударят, обязательно ударят! – убежденно произнес Веточкин.
– Все, кончай панихиду, – встряхнулся Шолов. – За Артур япошек зубами будем грызть, если понадобится… Пошли хабары собирать.
– Что? – не понял Веточкин.
– Шмотки свои бери. Нам смена выпала. В город идем.
– А-а… – протянул Петя. – Ясно.
Наваринская полурота под командой лейтенанта Пухова покидала свой боевой участок. Шли вольно, ногу и равнение в шеренгах не держали.
«Не то что каспийцы в Новом Петергофе», – вспомнил Веточкин свою идеально маршировавшую учебную команду 148-го полка. Здесь же морякам было на строевую подготовку откровенно наплевать, начиная с командира лейтенанта Пухова. Правда, во всем остальном они были ребята что надо – в этом Петя уже успел убедиться. Когда проходили мимо кухни, Веточкин разглядел заготовленную для закладки в ротный котел конскую ногу. В солнечных лучах поблескивала неснятая подкова.
– Вот так телятина, – опешил Веточкин.
– Наисвежайшая! – поддразнил шедший в колонне с ним рядом Егор Шолов.
Матросы вокруг дружно расхохотались…
Петя получил увольнение в город, и они вместе с Егором Шоловым отправились бродить по Порт-Артуру. Вопреки ожиданиям Веточкина, город жил своей обычной жизнью. Работали магазины и лавочки, стояли на перекрестках и площадях извозчики в ожидании пассажиров. Петя с удивлением замечал на первых этажах многих артурских домов знакомые еще по Петербургу вывески известных фирм: Гурина, Кондакова, Пташникова, Кунста и Альберста, Сиэтаса и Блока, Бисмарка, Никобадзе, Кларксона, Гинзбурга. Гостеприимно распахнул на набережной свои двери ресторан «Саратов». Из прохладного сумрака зала доносилось щелканье киев о бильярдные шары и реплики игравших офицеров. Деловито спешили в ремонтные мастерские порта закончившие свой обед мастеровые. То тут, то там попадались чины армии и флота. Веточкин и Шолов беспрестанно вскидывали руки к головным уборам в воинском приветствии. Размеренными шагами обходили городские кварталы совместные патрули, состоявшие из матросов, стрелков и дружинников. На посыпанных песком аккуратных изогнутых дорожках знаменитой «этажерки» – излюбленном месте прогулок артурской публики – мелькали котелки обывателей и дамские шляпки под зонтиками. День стоял солнечный, а артиллерийской канонады не было слышно ни с суши, ни с моря. И если бы не разрушенные и поврежденные здания, попадавшиеся на улицах города, да мешки с песком в витринах, могло бы показаться, что вообще нет здесь никакой войны.
– И часто у вас такое благолепие? – поинтересовался Веточкин.
– Случается, коли обстрела нет, – отвечал Шолов.
Они зашли в лавку под огромной вывеской «Торговая сеть магазинов И.Ф. Соловей». Навстречу поднялся приказчик в атласной жилетке и с напомаженными франтоватыми усиками.
– Бутылку «Пильзенского», – привычно бросил Шолов, выгребая из карманов мелочь.
– Закончилось, – последовал лаконичный ответ.
– Ну, тогда «Московское» черное.
– Тоже не имеем-с.
– Да что у вас с пивом-то творится? – возмутился Егор. – А чего есть?
– Местного завода Ноюкса, – бодро отрапортовал приказчик. – Тридцать пять копеек за бутылку.
Шолов поморщился, но делать было нечего.
– Дерете как за импортное, – проворчал матрос, выкладывая на прилавок медяки. – Ну давай. Будешь?