Я поднял глаза на старика. В тусклом свете он неожиданно показался мне большим, морщинистым пнем, который стоит в лесной чаще уже многие десятки лет. Огромный, древний сторож леса, видевший слишком много, чтобы просто так рассыпаться в труху. Вокруг срослись непроходимой стеной деревья, кронами переплелись, образовав полог, через который не проникает ни свет, ни дождь. И в этой темноте старая коряга хранит какое-то тайное знание всего леса. Непонятное, абсолютно чужое человеку.

– Меня никто не знает в Финляндии, – выдавил я.

– Как знать, страна большая...

Юкки снова заулыбался. Морок рассеялся. Я снова сидел в полутемной избе. Ел блины и пил крепкий, ароматный чай.

Наконец старик встал.

– Ну ладно. Я пойду спать. А вы, когда закончите... – он поискал нужное слово, – чаевничать, то вот там... – Юкки указал на дверь, которую я до этого момента не замечал. – Там комната и кровать. Всё постелено. Можете ложиться. Спите. До утра вас никто не потревожит.

– Спасибо! – воскликнула с полным ртом Юлька.

Дед кивнул и ушел в темноту дома. Словно в воду канул.

– Странно это всё, – пробормотал я.

– Почему? – Удивление Юльки было таким искренним, что я даже смутился своих подозрений.

– Ну, дед такой... Дом.

– А чего дом? Изба как изба... Всё вроде бы нормально.

– А ты много изб видела?

– Ну, – Юлька заулыбалась масляными губами. – В кино...

– Понятно. Доедай, и пошли исследовать место ночлега.

Юлька быстро допила чай и внимательно посмотрела на меня. Я знал этот взгляд и старательно изобразил на лице непонимание.

– А мы... – Юлька наклонила голову.

– Что?

– Ну... Ты понимаешь... Не прикидывайся!

– Постесняйся, распутница, – покачал я головой. – Старый дом. Старик хозяин. Бабушка где-то тут спит...

– Ну и пусть спят, мы же тихонечко... – Она соскользнула со скамьи и устроилась у меня в ногах. Шаловливые Юлькины руки уже вовсю шарили у меня в паху.

– Так! Не за столом же!

Она вскочила, ухватила меня за руку и потянула что было сил в сторону спальни.

– Насилуют, – прошептал я. – Растлители! Распутники!

Юлька обняла меня, впилась в губы. Больше мы не разговаривали. А когда всё закончилось и я, усталый, хлопнулся на спину, утопая в мягких одеялах, почудилось мне, что на черноте потолка едва заметными точечками сияют звезды.

Проснулся я рано. За окнами всё было залито тем редким, особенным утренним светом, который бывает в очень ясные и жаркие летние дни. Юлька спала, зарывшись в одеяла.

Я встал, огляделся. Теперь, при свете, комната не казалась чем-то из ряда вон выходящим. Обычные бревенчатые стены, невысокий потолок, деревянный пол. На всём лежала пыль. Только кровать, на которой мы спали, выделялась среди общего запустения свежими простынями. У окошка примостился маленький столик. Я подошел ближе. Старые фотографии. В деревянных, простеньких рамках, пожелтевшие. История целой семьи.

Вот дети. Взрослые, стоят у забора. Сам хозяин хутора, в морщинах и той самой, старой, заношенной куртке. Отдельно большая фотография молодой женщины – красивой, с характерными лапландскими чертами лица.

Я присмотрелся к другому фото: немолодой мужчина, в военной форме, с заметным брюшком, седоватый, с винтовкой на плече. Грудь, однако, колесом, хотя явно резервист, не кадровый, фуражка надвинута на лоб. Погоны... Я видел слишком много солдат, одетых в кители с такими же погонами, с такими же цветами... Финская кампания. Страшная и холодная.

Впрочем... Кто видел? Я? Мой предок?..

– Это же Юкки, – звонко произнесла Юлька за моей спиной.

От неожиданности я вздрогнул и едва не выронил фотографию.

– Ты напугала меня, – сказал я недовольно.

– Извини. – Она быстро чмокнула меня в щеку. – А ты небритый...

– Мужчине свойственно быть небритым с утра, пора бы привыкнуть.

Мы быстро собрались, умылись у ручника. Юлька поставила воду на маленькую электрическую плиту.

– Слушай, а где хозяева?

– Не знаю, – ответил я.

В доме действительно было пусто. Чердак оказался давным-давно заселен какими-то птицами, испуганно упорхнувшими, когда я в поисках старика поднялся туда. Через дыры в крыше солнце прокладывало дорожки из позолоченной светом пыли. Собственно комнат было всего три. В одной мы ночевали, другая была «главным залом», а в третьей отсутствовала одна стена. Дом действительно был очень стар. Потолок едва ли не царапал макушку и держался, видимо, на огромной русской печи, незыблемо стоявшей в центре здания.

– Ничего не понимаю.

Юлька удивленно рассматривала остатки блинов, вчера таких свежих, варенье и три кружки. Общее запустение не коснулось только, пожалуй, тех мест, где вчера вечером были мы. Всё, чего касались наши руки, выглядело свежим, живым...

Наскоро глотнув чая и сжевав остатки блинов, мы вышли на улицу. Сарай, примыкавший к дому, был в лучшей сохранности, но также пустовал. Где-то у леса располагалась хорошо сохранившаяся и явно поддерживаемая в порядке баня. Тут стояли свежие, новенькие кадушки, набор ароматических масел и современный градусник.

Покосившийся забор, окружавший хутор, кто-то недавно подновлял.

Колодец, расположенный в центре хозяйства, имел крышку и смазанные нескрипящие петли.

Там нас и застали сыновья Юкки.

В отличие от старика они не говорили по-русски и очень слабо понимали английский. Моих знаний финского, впрочем, вполне хватило, чтобы объяснить суть проблемы. Ребята оказались смышленые и, что было немного странно, совершенно не удивились нашему присутствию на их хуторе. Дело, как известно, боится мастера, а не дилетанта, поэтому колесо на нашем «Форде» было поменяно в считаные минуты.

Когда я попытался рассказать им про гостеприимного хозяина дома, то встретил недоуменное и совершенно искреннее непонимание. Стараясь прояснить вопрос, я отвел их в комнату, где ночевал, и показал фотографию Юкки. Парни переглянулись и развели руками.

– Вы ошиблись, – сказал старший. – Дедушка умер семь лет назад. С тех пор мы иногда приезжаем сюда, в баню. Но вообще-то хутор необитаем. Тут часто останавливаются люди, кто заблудился...

...Шоссе мы нашли без проблем. До него оказалось минут десять ходу.

30

– Слово имеет товарищ Сталин, – сказал председательствующий маршал Кулик.

Воскобойников внимательно смотрел на Сталина. Что скажет вождь? Что можно сказать после двухдневного совещания начальствующего состава при ЦК ВКП(б) по сбору опыта боевых действий против Финляндии – местами изнурительного, а местами, как ни дико, смешного? В зале смеялись, когда Сталин сказал, что граф Кутузов занимался солдатскими сухарями, а снабженцы РККА – нет. Смеялись, когда начальник снабжения, корпусной комиссар Хрулев, назвал советскую армейскую диагоналевую куртку «очень красивой». Смеялись, когда Сталин критиковал «Красную звезду», сказав, что она ни черта не стоит как армейская газета. Смеялись, когда Сталин назвал комбрига Черния, военно-воздушного атташе в Англии, «честным человеком, но дураком» – за то, что Черний сообщил, что в Румынию вводится двенадцать тысяч «цветных» войск...