— Как там говорят у вас, смертных? Эту серию я пропустила.
Я не смог удержаться от удивленного смешка.
Мне показалось, что она слегка обиделась.
— Я не знаю, что произошло с того момента, как ты сбежал от Джастина, и до того, как ты пришел ко мне.
— Ясно. — Я ухмыльнулся ей в лицо. — Уж не думаете ли вы, что я делюсь рассказами задаром? Тем более с одной из сидхе?
Она запрокинула голову и рассмеялась. Глаза ее сияли. Нет, в буквальном смысле этого слова — яркими светящимися точками.
— Ты многому научился. Я уже было отчаялась ждать, но, похоже, ты набрался мудрости, причем вовремя.
— Вовремя для могилы, — буркнул я. — Но да, если я чего и усвоил, так это то, что сидхе никогда и ничего не дают задаром. И не берут. И не прошло и ста лет, как понял почему: вы просто не можете.
— Разумеется, — подтвердила она, одарив меня ослепительной улыбкой. — Во всем должно поддерживаться равновесие, мой милый крестник. Постоянное равновесие. Нельзя брать ничего, не отдав чего-либо взамен; нельзя оказывать услугу, не получив взамен другую. Вся реальность зиждется на равновесии.
Я нахмурился, глядя на нее.
— Вот, значит, зачем вы несколько лет назад отдали Бьянке «Амораккиус». Ради возможности принять от нее тот кинжал. Тот, что отобрала у вас потом Мэб.
Она пригнулась ко мне; глаза ее засияли еще ярче, зубы оскалились в хищной ухмылке.
— Разумеется. Опасный, очень опасный дар, дитя мое. О, если бы эта позорная тварь не погибла от твоей руки, я могла бы свершить такую месть, что мир и спустя тысячелетие поминал бы ее шепотом.
Я нахмурился еще сильнее.
— Но... Я ведь убил Бьянку прежде, чем вы успели уравнять чаши весов.
— Разумеется, бесхитростный ты мой. А с чего еще, как ты думаешь, я одарила тебя самыми могущественными силами фэйре, дабы защитить тебя и твоих друзей, когда мы сражались с Бьянкиными сородичами?
— Я думал, потому, что так приказала вам Мэб.
— Хи! Во всей Зимней династии я уступаю силой одной Мэб — что она позволяет, поскольку я связана с ней соответствующими обязательствами. Она мой дражайший враг, но даже ей я обязана не настолько. Я помогла тебе в меру своих сил, милое дитя, поскольку тебе я обязана частью своих сил, позаимствованных у Бьянки. — Глаза у Леанансидхе заметно расширились. — Остальное я взяла у повелителей этой мелкой шлюхи. Хотя не могу не признать: столь обильного дохода я не ожидала.
В голове моей мгновенно всплыли воспоминания. Сьюзен. Обсидиановый нож. Меня замутило.
«С этим я как-нибудь справлюсь, — убеждал я себя. — Рано или поздно». По моим меркам с тех событий прошло чуть больше суток. Я все еще испытывал травматический шок... если, конечно, призраки вообще могут такое испытывать.
Я поднял взгляд и понял, что Леа наблюдает за мной, за моими воспоминаниями с нескрываемым удовольствием. Она сокрушенно вздохнула:
— Ты ведь никогда не ограничиваешься полумерами, а, мой крестник?
Я мог бы разозлиться на нее за те воспоминания, что она вызвала к жизни у меня в голове, а мог бы оскорбиться за то удовольствие, что она испытывала от созерцания моих страданий и боли. Впрочем, и то, и другое не имело смысла. Моя крестная такова, какова она есть, — порождение жестокости, интриг и властолюбия. Она не человек. Поэтому и ее критерии, ее реакции вряд ли можно назвать бесчеловечными.
Ну и потом мне довелось познакомиться с ее повелительницей Мэб в обстоятельствах столь чудовищно интимных, что у меня нет ни слов, ни возможности их описать. Так что поверьте, если Леа можно считать жрицей убийств, жажды крови, заговоров и обмана, то Мэб — та богиня, которой моя крестная поклоняется.
Если подумать, кстати, это сравнение довольно точно отображает их взаимоотношения.
Так или иначе, наивно ожидать, что моя крестная изменится. Было бы глупо обвинять ее в том, что составляет самую ее природу. Поэтому я просто устало ей улыбнулся.
— Так всегда проще, — сообщил я ей. — Сделай это раз от души, и потом не надо будет повторять.
Она снова запрокинула голову и от души расхохоталась. Потом склонила голову набок и искоса на меня посмотрела.
— Ты ведь не догадывался о том, что случится со смертными, когда уничтожил Красного Короля и его племя. Так ведь?
— Я увидел открывшуюся возможность, — ответил я, немного помедлив. — Если бы я позволил себе роскошь подумать о тех неприятностях, которые все это породит... Нет, не знаю, поступил ли бы я по-другому. Они удерживали мою дочку.
Взгляд ее вспыхнул.
— Слова, достойные обладающего силой.
— Гм... — пробормотал я. — Такой комплимент от вас... скажем так, немного тревожит.
Она радостно, как-то совсем по-детски лягнула пятками откос.
— Как мило с твоей стороны. — Она одарила меня улыбкой.
Лучшее в моей фее-крестной — то, что от нее всегда можно ожидать какой-нибудь жути.
— Что ж, поторгуемся, — кивнул я. — Остаток истории за информацию.
Она сухо, по-деловому кивнула головой:
— Рассказ за три вопроса?
— Заметано.
— Заметано, заметано и еще раз заметано, — отозвалась она.
И я рассказал.
Я бежал и бежал — долго бежал. В школьную сборную по кроссу я не входил, зато довольно часто устраивал пробежки с Элейн — и просто так, и чтобы побыть немного подальше от Джастина. Он был проницательным типом, поэтому мы маскировали свои развлечения на природе под занятия спортом. Все это время нам казалось, будто он ни о чем не догадывается.
Повзрослев, я понял, что все наши ухищрения были настолько прозрачными, насколько это вообще возможно. Джастин все прекрасно понимал, теперь-то я в этом не сомневаюсь. Но тогда нам с Элейн казалось, что мы с ней мастера маскировки.
Впрочем, наши упражнения оказались в тот день чертовски кстати. Шаги мои чуть замедлились, зато сделались длиннее, ровнее. Мне было шестнадцать. Прошло не меньше часа, прежде чем я начал выдыхаться.
Когда я наконец остановился, страх немного унялся, осталась только боль. Я оказался в совершенно непривычной ситуации.
Я не знал, что будет дальше. Я не знал, что от меня ожидалось.
Приходилось думать, полагаясь только на себя.
Я свернул с дороги в глубокий кювет и съежился там, пытаясь отдышаться и добиться хоть какой-то работы от комка мокрой бумаги, в который превратились мои мозги.
Все мысли мои вертелись вокруг того, что я мог, должен был догадаться. Со времени смерти моих родителей никто в этом мире и пальцем не пошевелил ради меня. По сравнению с этим доброта Джастина — пусть даже сдобренная необходимостью изучать магию — должна была бы показаться мне подозрительной. Я просто не мог не догадаться.