– Mazhor, давай-ка присядем, поговорим.
– Ага, о чем?
– Атас какой-то имеешь?
– Что? – Гришин идиш и подзаборный русский были пропущены сквозь мясорубку бруклинского диалекта и рэперского сленга, так что иногда его образные выражения оставались для меня полнейшей загадкой.
Гриша шумно фыркнул.
– Ты, другая, похоже, не врубаешься. Я спрашиваю, нормально все у тебя? Насчет закона.
– Так, секунду. – Я добрался только до середины колонки цифр – потом поднял взгляд от калькулятора. – А что такое, ты о чем?
– Слушай, ты мне брат, я тебя не упрекаю, не осуждаю. Просто скажи мне, ок?
– Да что такое? Что случилось?
– Да тут вокруг магазина вертятся всякие, высматривают. Ты что-нибудь знаешь?
– Кто? – Я выглянул в окно. – Как? Когда?
– Я вот тебя хотел спросить. Боюсь теперь в Боро-Парк ехать, я там забился встретиться с моим двоюродным братаном Генкой, у нас с ним кой-какой бизнес наклевывается – боюсь, сядут мне на хвост.
– Тебе на хвост? – Я сел.
Гриша пожал плечами:
– Уж раза четыре, пять, может. Вчера вылезаю из трака и вижу – один тут спереди торчит, но потом умелся дальше. В джинсах, немолодой уже, такой, кэжуально одетый. Генка ничего не знает, но зассал уже, потому что, говорю же, мы там делаем бизнес, поэтому велел мне тебя спросить. Не говорит ничего, просто стоит и ждет. Я думал, может, это из-за того, что ты имеешь дела со Шварциком, – доверительно шепнул он.
– Не-a…
“Шварцик” – это Джером, я его не видел уже много месяцев.
– Ну ладно тогда. Прости, что говорю тебе это, но, похоже, это па-алиция принюхивается. Майк вон тоже заметил. Думал, это к нему – насчет алиментов. Но мужик просто торчит тут, ничего не делает.
– И давно это?
– Да кто знает? Но месяц уж точно. А Майк говорит – еще больше.
– Если в следующий раз его увидишь, покажешь мне?
– А может, кстати, частный детектив.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что похож он на бывшего копа. Это Майк так думает – они, ирландцы, копа сразу секут, – Майк сказал, что он такой, немолодой, может па-алицейский на пенсии?
– Ясно, – сказал я, сразу вспомнив крепыша, которого видел тогда в окне.
Я видел его четыре или пять раз кряду, ну или кого-то на него похожего – он вечно околачивался у входа в рабочие часы – всегда, когда я был с Хоби или с клиентом, и поэтому не мог подойти и разобраться с ним, правда, и выглядел он всегда так обыденно – толстовка с капюшоном, тяжелые ботинки на шнуровке, – что я, в общем-то, даже точно не был уверен, что это один и тот же человек.
Однажды – и я тогда до смерти перепугался – мне показалось, что я заметил его возле дома Барбуров, но потом присмотрелся и, похоже, обознался все-таки.
– Он тут давно уже ошивается. Но так, – Гриша помолчал, – я бы и не сказал тебе ничего, потому что – да может, пустяки, да вот вчера…
– Ну, что? Говори же, – поторопил его я, пока он тер себе шею и виновато отводил глаза.
– Другой мужик. Не тот. Я уже видел его возле магазина. Снаружи. Но вчера он зашел в магазин и спросил тебя – прямо имя назвал. И не понравилось мне совсем, как он выглядел.
Я резко распрямился. А я-то все думал, когда же Рив надумает заявиться к нам собственной персоной.
– Я с ним не говорил. Я был на улице, – он кивнул, – так что. Трак разгружал. Но видел, как он зашел. Такой приметный парень. Одет дорого, но не как клиенты. Ты обедал, Майк в магазине один сидел, заходит этот мужик и спрашивает, Теодора, мол, Декера. Ну, Майк говорит, нету тебя. “А где он?” И спрашивает, и спрашивает про тебя, значит, тут ли ты работаешь, тут ли ты живешь, да где кто, все такое.
– Где – Хоби?
– Не нужен ему был Хоби. Ему ты был нужен. Потом, – он пальцем прочертил на столе линию, – он выходит. Обходит вокруг магазина. Туда посмотрел, сюда посмотрел. Везде посмотрел. А я – я с другой стороны улицы смотрю за ним. Выглядит странно. И – Майк тебе про это ничего не сказал, потому что – да может, ничего такого, говорит, может личные какие дела, “нам лучше не лезть”, но я-то его тоже видел и подумал: нет, надо тебе сказать. Потому что, слышь, гусь-то гуся узнает, понял?
– Как он выглядел? – спросил я. Гриша не ответил, и я продолжил: – Немолодой такой мужик? Полноватый? Седой?
Гриша сердито зафыркал:
– Не-не-не, – с твердой уверенностью затряс головой, – не дедуля, нет.
– Так как он выглядел-то?
– Как мужик, с которым в драку лезть не стоит, вот как он выглядел.
Мы замолчали, Гриша закурил свой “Кул”, предложил сигарету мне.
– Так мне-то как быть, mazhor?
– Что?
– Нам-то с Генкой надо чего бояться?
– Да нет, вряд ли. Ладно, – ответил я, немного неуклюже шлепая его по ладони, которую он радостно передо мной растопырил, – ладно, но знаешь что, сделай одолжение – как увидишь их снова, позови меня, хорошо?
– Не вопрос, – он помолчал, окинул меня критичным взглядом. – Так нам с Генкой точно ничего не надо бояться?
– Слушай, ну я ж не знаю, что вы там с ним делаете, правда?
Гриша вытащил из кармана грязный платок и утер свой сизый нос.
– Не нравится мне такой ответ.
– Слушай, ну ты в любом случае будь поосторожнее. На всякий случай.
– Mazhor, и тебе того же.
4
Я соврал Китси, не было у меня никаких дел. Возле “Барнис”, на углу Пятой, мы с ней расцеловались, и она пошла обратно в “Тиффани”, чтобы взглянуть на хрусталь – до хрусталя мы с ней даже не добрались, а я поспешил на Шестую линию. Но вместо того, чтоб смешаться с толпой покупателей, которые рекой стекали вниз по ступенькам, я – опустошенный, потерянный, усталый, больной – остановился и заглянул в грязное окошко бара “Подземка”, что напротив погрузочной эстакады “Блумингдейла”, ну ни дать ни взять – временная петля прямо из “Потерянного уик-энда”, с запойных отцовских времен даже не переменился. Снаружи: нуарный, киношный неон. Внутри: все те же засаленные грязные стены, липкие столики, битая плитка на полу, вонь “Клорокса” и изнуренный бармен с тряпкой через плечо наливает выпить одинокому красноглазику у стойки. Я вспомнил, как мы с мамой однажды потеряли отца в “Блумингсдейле” и как она – для меня тогда это было загадкой – отчего-то знала, что он найдется, если выйти из магазина, перейти улицу и зайти сюда, где отец накачивался стопками по четыре доллара вместе с хрипатым старым дальнобойщиком и бездомного вида стариканом в бандане. Я ждал ее в дверях, оглушенный вонью прокисшего пива, завороженный тайной, темной теплотой этого места, посверкиванием – как из Сумеречной зоны – музыкального проигрывателя, перемигиванием в темноте игрового автомата со стрелялкой “Охотник на оленей”…