– Ясно, – вежливо ответил я, пошел на кухню и от души плесканул себе водки. Отца от беременных тоже до смерти тошнило (его, кстати, однажды уволили с работы за очередное неуместное замечание на этот счет, шуточки про свиноматок в офисе как-то не пошли), и какое там всеобщее “растекание в сопли”, он не переносил ни детей, ни младенцев, не говоря уже о счастливых семейных сценах, когда женщины с дебильными улыбками начинали наглаживать животы, а мужики прижимали к груди детишек, он выскакивал покурить или, особенно если оказывался на школьном празднике или детской вечеринке, мрачно забивался в угол и торчал там с таким видом, будто наркотики толкать собирался. Похоже, я это от него унаследовал и, как знать, может, от деда Декера – это грохочущее в крови омерзение перед необходимостью размножиться: казалось, что у меня это врожденное, встроенное, генетическое.
Продремать всю ночь. С темным блаженством в горле. Нет, Хоби, спасибо, я уже поел, я, наверное, сразу залягу с книжкой. О чем они только говорят – даже мужчины! Стоило только вспомнить про тот вечер у Голдфарбов, и мне захотелось навидаться так, чтоб на ноги встать было нельзя.
Я дошел до Астор-плейс – гудят африканские барабаны, препираются пьянчужки, валят клубы ароматного дыма от лотков уличных торговцев – и почувствовал, что настроение улучшается. Похоже, пришел конец моему терпению: радужная какая мысль. Так, одну-две таблетки в неделю, только чтобы вытерпеть весь ад общения, и то – только в самом-самом крайнем случае. Вместо таблеток я повадился напиваться, но в моем случае это не работало, на опиатах я расслаблялся, становился терпимее, мог что угодно вытерпеть, мог в самых невыносимых условиях стоять часами с любезным видом, выслушивать какую угодно протухлую, утомительную и тупую хрень, не испытывая желания выйти на улицу и пустить себе пулю в лоб.
Но я уже давно не звонил Джерому, и когда, укрывшись в дверном проеме магазина, торговавшего коньками, я набрал его номер, звонок сразу ушел на голосовую почту – роботообразное сообщение, совсем не похожее на его голос. Он что, сменил номер? – заволновался я после второй попытки. Народ вроде Джерома – с Джеком, который был до него, так и случилось, кстати – мог слиться внезапно, даже если ты у них постоянный клиент.
Не зная, что делать, я зашагал по Сент-Марк в сторону Томпкинс-сквер. Работаем круглосуточно. Лицам, не достигшим 21 года, вход воспрещен. В Южном Манхэттене, где не давили со всех сторон небоскребы, ветер кусался сильнее, но зато и небо было пошире, дышалось полегче. Накачанные мужики выгуливают парочку питбулей, идут зататуированные телочки в платьицах-карандашах а-ля Бетти Пейдж, бомжи – разлохмаченные штанины, зубы через один, как у хэллоуинской тыквы, замотанные скотчем ботинки. Перед магазинами – вертушки с солнечными очками, браслетами с черепами, разноцветными трансвеститскими париками. Тут где-то точно есть точка, может, даже не одна, только я не знал где именно; так послушать, выходит, будто парни с Уолл-стрит без проблем отовариваются на улице, но сам я не знал, куда пойти и к кому обратиться, да и потом, ну кто мне продаст – чужаку в роговых очочках, с мажорной стрижкой, который одевался, чтоб идти выбирать свадебную посуду с Китси.
Беспокойное сердце. Мания таинственности. Эти люди понимали – как и я – задворки души, шепот и тени, деньги – тайком передать, пароли, коды, тайные сущности, подпольные радости, которые делали жизнь менее заурядной, такой, чтоб ее стоило прожить.
Джером – я притормозил на тротуаре возле дешевого суши-бара, чтобы собраться с мыслями – Джером рассказывал мне про какой-то бар с красным навесом, где-то в районе Сент-Марк, на авеню А, что ли? Якобы барменша там толкала постоянным клиентам из-под прилавка, если те готовы были платить вдвое за то, что не берут товар на улице. Джером ей вечно подвозил. Ее звали – вспомнил! – Катрина! Но тут, похоже, бар – за каждой дверью.
Я прошел по А, потом по Первой, нырнул в первый попавшийся бар с приблизительно красным навесом – цвета желчного загара, но мог быть и красным когда-то – и спросил:
– Катрина здесь работает?
– Не-а, – отозвалась огненно-рыжая деваха за стойкой, она наливала пиво и даже не глянула в мою сторону.
Старушки с магазинными тележками спят, уткнувшись в свои узлы. В витринах – переливающиеся мадонны и фигурки со Дня мертвецов. Взмывают беззвучно серые стайки голубей.
– Ты ведь об этом думаешь, ты ведь об этом думаешь, – прошептал кто-то тихонько мне на ухо.
Я обернулся и увидел смачного чернокожего крепыша с широкой улыбкой и золотым зубом, который всучил мне визитку: ТАТУ, ПИРСИНГ, БОДИ-АРТ.
Я рассмеялся, он тоже – густым, тельным хохотом, обоим шутка показалась смешной, – сунул карточку в карман и вышел. И тотчас же пожалел, что не спросил его, где искать то, что мне надо было. Даже если б он мне и не сказал, по нему было похоже, что знает.
Пирсинг. Акупунктурный массаж ног. Золото, серебро – покупка, продажа. Куча болезненно-бледных подростков, а дальше по улице – сама по себе – изможденная девчонка в дредах с грязным щенком и картонкой, до того затертой, что я не мог разобрать надпись на ней. Я виновато полез за деньгами – Китси подарила мне слишком тугой зажим для банкнот, я никак не мог вытащить купюру, копался в кармане и чувствовал, как на меня все смотрят, а потом – “Эй!”, вскрикнул я, отшатнувшись, когда пес зарычал и кинулся на меня, щелкнув зубами, вцепившись игольчатыми зубками мне в штанину.
Все хохотали – подростки, уличный торговец, повариха с волосами под сеточкой, которая сидела на ступеньках и болтала по мобильному. Я высвободил ногу – хохот еще громче, – отвернулся и, чтоб оправиться от испуга, нырнул в ближайший бар – навес черный с красными буквами – и спросил бармена:
– Катрина здесь работает?
Он перестал вытирать стакан.
– Катрина?
– Я друг Джерома.
– Катрина? Не Катя то есть? – Мужики у барной стойки – явно из Восточной Европы – все как один смолкли.
– Может, и… эммм…
– Какая у нее фамилия?
– Эээ… – Мужик в кожаной куртке пригнул голову, повернулся ко мне всем телом и уставился на меня взглядом Белы Лугоши.
Бармен так и сверлил меня глазами.
– Девушка эта. Тебе чего от нее надо?
– Ну, вообще, я…
– Волосы какие, цвет?
– Умм… блондинка? Или нет… – На его лице было ясно написано, что меня вот-вот вышвырнут из бара или хуже того – я углядел за стойкой укороченную бейсбольную биту. – Я, похоже, ошибся, забей…
Я уже вышел из бара и отошел от него довольно далеко, как вдруг позади раздался вопль:
– Поттер!
Я застыл на месте, услышал, как он крикнул снова. Потом, не веря своим ушам, обернулся. И пока я так стоял, не в силах поверить тому, что случилось, а люди обтекали нас с обеих сторон, он, хохоча, рванул ко мне и заключил в объятия.
– Борис…
Черные брови домиком, веселые черные глаза. Он стал выше, лицо исхудало – длинное черное пальто, старинный шрам над глазом и парочка новых.