Дрожащие, но горячие пальцы коснулись удерживавшей руки и указали на дверь, выходившую на колоннаду. Горничная вышла и слышала, как за ней заперли дверь на задвижку.
— Надеюсь, ты не станешь отрицать, что у Лео чувствуется порядочная доза этой дурацкой крови. Он, к моему отчаянию, нередко пытается демонстрировать этот «гениальный шик», который, к несчастью, как-то прилепился к нашему когда-то почтенному и доблестному имени, — говорил гофмаршал. — Только строгое, благоразумное и богобоязненное воспитание может тут помочь. Еще раз повторяю: только железная рука деда может спасти его, и это так и будет! И хотя бы ты стал заявлять о своих родительских правах во всевозможных судах, Лео мой и останется моим! Впрочем, у тебя есть кем заменить его — твоим приемным сыном Габриелем! Ха-ха-ха!
В этот момент дверь отворилась, и Лиана вошла в зал; остановившись перед креслом, в котором сидел старик, она сказала:
— Мать Габриеля умерла.
— Пусть она низвергнется в адскую пропасть! — крикнул взбешенный гофмаршал.
— У нее была душа, как и у вас, а Бог милосерден! — воскликнула Лиана, и лицо ее немного порозовело. — Вы истинно верующий, господин гофмаршал, и знаете, что Он — справедливый судия… Если бы вы положили на весы ваше знатное происхождение, строгое исполнение вами своих обязанностей, то всего этого было бы недостаточно… Где требуется приговор судьи, там есть и обвиняющий, а она предстоит теперь пред Ним, указывая на следы пальцев на своем горле…
Гофмаршал сначала подался вперед и смотрел на молодую женщину с насмешливой улыбкой, а при ее последних словах откинулся на спинку кресла; от овладевшего им ужаса лицо его исказилось: нижняя челюсть отвисла, рот открылся — он походил теперь на умирающего человека…
Майнау, стоявший на противоположном конце комнаты, подошел к Лиане; он, по-видимому, не разобрал ее последних слов — изменившееся лицо и голос молодой женщины до того поразили его, что он забыл о борьбе за своего сына и кипевший в нем гнев ослаб… Он обнял ее и, подведя ближе к лампе, хотел приподнять ее голову, но, коснувшись ее волос, с ужасом отдернул руку.
— Что это? — воскликнул он. — Твои волосы совершенно мокры! Что случилось с тобой, Лиана? Я хочу это знать.
— Баронесса больна! — воскликнул слабым голосом гофмаршал; он уже выпрямился и выразительным жестом указал на лоб. — Я сразу это заметил по ее театральным движениям, а последние слова подтверждают, что твоя жена перевозбуждена и подвержена галлюцинациям. Пошли за доктором!
Лиана отвернулась и с презрительной улыбкой взяла руку Майнау.
— Ты все узнаешь, Рауль, но позднее… Еще сегодня утром я намекнула, что хотела бы о многом тебе рассказать. Покойница в индийском домике…
— А, вот и опять галлюцинация! — весело засмеялся гофмаршал. — Но где же именно явилось вам это привидение?
— Перед дверью красной комнаты, господин гофмаршал. Один человек охватил руками тоненькую шейку бедной баядерки и сдавил ее так сильно, что она замертво упала на пол.
— Лиана! — воскликнул Майнау в страшной тревоге.
Он привлек ее к себе и положил ее голову себе на грудь; он и теперь еще скорее готов был предположить внезапное помешательство у дорогого ему существа, нежели… допустить возможность покушения на убийство в его «благородном Шенверте».
Гофмаршал встал:
— Я ухожу, я не могу видеть помешанных людей.
В его голосе и движениях сквозило отвращение. Но он не мог держаться на ногах и неверной рукой оперся о спинку ближайшего кресла.
— Успокойся, Рауль! Я докажу тебе, что я не помешана, — сказала Лиана.
Отстранившись от мужа, она подошла к старику. В эту минуту миловидное ее лицо выражало суровую решимость.
— Господин гофмаршал, — продолжала она, — человек этот гонялся за прелестной индианкой ночью по всему саду, чтобы отнять ее у умирающего в красной комнате, так что та принуждена была запереться от него… Посмотри на него, Рауль, — прервала она свою речь, указывая на гофмаршала, который стоял с поникшей головой, — барон фон Майнау хочет отнять у тебя сына под тем предлогом, что только он, как единственный истинно честный и благородный представитель рода, имеет право воспитывать его наследника, но по его вине чуть не угасла человеческая жизнь, а интрига, с помощью которой он вынудил брата отвергнуть Габриеля и его мать, ложится позорным пятном на его «ореол дворянина». Ты можешь не обращать внимания на его угрозы — никогда не отдадут ему Лео!
Но Лиана горько ошибалась, если думала, что при таких обвинениях неминуемо заговорит у гофмаршала совесть. Он быстро пришел в себя. Когда она говорила о Габриеле и его матери, он самодовольно покачивал головой и наконец разразился громким смехом.
— Картина моих преступлений очень искусно составлена, прекрасная баронесса… Ведь я говорил, что женщины с рыжими волосами обладают дьявольской способностью к интригам. Какой пикантный рассказ!.. Но вам понадобился театральный эффект, и вы наскоро набросили на себя траурное платье, которое, замечу мимоходом, делает вас бледной и некрасивой, похожей на привидение.
— Дядя, ни слова больше! — воскликнул разозлившийся Майнау, в первый раз указывая гофмаршалу на дверь.
— Я уйду, когда мне вздумается! — заявил тот. — Но теперь и я считаю своим долгом пролить свет на эту историю… Я понимаю, баронесса, отчего вы вдруг заговорили со мной таким вызывающим тоном. Пока мы тут спорили, вы, сгорая от вполне простительного любопытства, отправились в индийский сад, чтобы присутствовать при кончине «несчастной женщины». Подобное зрелище, ясное дело, возбуждает нервы, приятно щекочет жаждущую ужасов сатанинскую сторону женской натуры…
— Прошу тебя, Рауль, не делай ничего, в чем бы потом тебе пришлось горько раскаиваться! — воскликнула Лиана, обняв обеими руками Майнау, который хотел броситься на ядовитого старика.
— Женской натуры, — повторил старик, злобно ухмыльнувшись, так как разгневанный Майнау, топнув, повернулся к нему спиной. — Может быть, к разбитой параличом «бедной баядерке» ненадолго возвратилась способность говорить и она в предсмертном бреду несла всякую чушь, но кто же из людей здравомыслящих поверит в эти несообразности и сочтет их серьезными обвинениями? Попробуйте рассказать эти интересные новости моим друзьям и знакомым — вам никто не поверит! Меня все знают, а про вторую жену моего зятя всякий скажет, что она мастерица строить козни…
— Продолжай, Лиана! Я боюсь, что его друзья и товарищи услышат такие вещи, которые сильно поколеблют мнение о его «врожденном благородстве», — сказал Майнау. — Но говори мне: ведь ты слышала, что господину гофмаршалу нет до этого дела, а я, напротив, глубоко заинтересован.
— Женщина в индийском домике умерла до моего прихода. Ее уста не разверзались тринадцать лет, и даже перед смертью она не проронила ни слова, — пояснила Лиана.
Она вдруг замолчала и закрыла глаза, потому что опять почувствовала головокружение; опершись о край стола, она торопливо продолжила: