* * *
После обеда я отправился в отель. В три вышел на улицу и из автомата вблизи площади Испании позвонил Лоретте в госпиталь.
— Я хочу…
Она меня оборвала:
— Приезжай прямо сейчас к госпиталю.
Это что-то новое. И вряд ли приятное.
Лоретта ждала у входа.
— Идем.
Мы прошли молча шагов десять.
— Садись.
Я сел на скамейку.
— Два дня назад меня вызвал директор госпиталя. Виктория донесла, что ко мне ходит русский и я устраиваю ему встречи с каким-то человеком.
Она замолчала. А я подумал: «Надо сегодня же отсюда убираться». Лоретта продолжала:
— Я объяснила ему, что знаю тебя много лет, с тех пор, когда еще была в Движении юных коммунистов уд’Алемы, и что организую тебе встречи с мужчиной. Потому что ты… любишь мужчин.
От удивления я раскрыл рот.
— Ты можешь предложить что-нибудь другое?
Ничего другого предложить я не мог.
— Я объяснила ему, что у вас в стране за мужеложество сажают в тюрьму и ты очень боишься…
— Ну и что он?
— Понял. Сказал мне, чтобы я ни в коем случае не сообщала в полицию. С Викторией он сам разберется, но посоветовал мне пока с подобными свиданиями повременить. Я согласилась.
— Правильно сделала.
— Правильно сделала еще и потому, что вчера ко мне без предупреждения явился Крокодил. Сказал, что уезжает в Австралию. Я спросила, надолго ли. Он ответил, что навсегда и пришел прощаться. Просил передавать тебе привет.
— Он говорил что-нибудь особенное?
— Нет. Он был всего десять минут. Объяснил, что больше не может, и так рискует. И еще… Я бы просила тебя, Евгений, мне больше не звонить. Во-первых, потому, что я помогала одному строю, другому помогать не намерена. И во-вторых… у меня есть друг. Я немолода…
Я все понял.
— Спасибо за все. Нет ничего бесконечного.
Она встала и пошла. Не оглянувшись.
И действительно ничего бесконечного нет.
* * *
Плохо. Очень плохо. И то, что меня сдала Виктория, и то, что сбежал Крокодил. Нет гарантии, что завтра Виктория не донесет в полицию. Но на сегодня, по крайней мере, я могу быть спокоен. Хотя надо уезжать отсюда. И побыстрее.
Я поехал к Капитолию. Удачно припарковал машину и прошел до форума.
Из форума можно пройти в Джаниколо. В отличие от форума, там всегда мало народа. Можно спокойно пройти по старинным античным улочкам и еще раз подумать о суетности повседневных забот.
Вернулся я в отель поздно вечером.
Утром я пошел завтракать, а, когда вернулся, портье предал мне записку: «Позвоните Володе».
— Что вы скажете в отношении «парткома»?
Одиннадцать утра. Рановато.
— Через полчаса буду.
* * *
— Евгений Николаевич, может быть, это и неважно.
Но вы спросили, не было ли в посольстве чего-либо необычного в последние дни. Я вспомнил, что в пятницу посол запросился на прием к министру иностранных дел и поехал без переводчика. Странно.
Это действительно странно.
— Он потом записал беседу?
— Да. Но не показал никому, сразу отправил в Москву.
— И что было в той беседе?
Тростников рассмеялся:
— Ничего особенного. Лично министру. Ваше задание относительно поставки продовольствия выполнил. Получил принципиальное согласие. О дальнейшем буду информировать.
— Есть какие-нибудь идеи?
— Никаких.
— Что говорят посольские?
— Ничего. А им вообще на все плевать.
— Посол говорит на каком-нибудь языке?
— Только по-русски и то очень плохо.
— Значит, переводчик был с итальянской стороны.
— Очевидно, так.
— Ты знаешь переводчика Министерства иностранных дел, который приходит на переводы?
— Знаю. И вы его знаете. Павлин.
Этого я знал.
— По-прежнему работает?
— А то как же! Только стал еще более важным.
— И все-таки мне не верится, что посол мог доверить перевод Павлину.
— Сейчас время такое. Но… Кое-что я сегодня разведал. Побеседовал с посольским шофером. О том, о сем. Потом невзначай спросил его, как получилось, что посол поехал на прием один. Оказывается, не один. Они заехали за кем-то и поехали с ним к министру. Причем обратно посол сел в машину один.
— Очень любопытно.
— Любопытно.
— Надо бы узнать, в какую гостиницу они заезжали.
— Обижаете, начальник. Они заезжали в гостиницу Валдорф Астория на улице Альберто Кадлоло. Это очень-очень дорогая гостиница.
— Никаких мыслей?
— Никаких. Никто из русских там не живет.
Я подумал, потом попросил:
— Не мог бы ты достать мне домашний адрес Павлина?
Тростников расплылся в улыбке:
— Опять обижаете, начальник. Вот на этом листке написан адрес. Я вам могу объяснить, как туда доехать. Поедете один?
— Один.
— Прикрытие не нужно?
— Нет.
* * *
Возле дома, где жил Павлин, стоял автобус «Мерседес» и толпился народ. Я сначала не понял, что происходит. Но потом обратил внимание на надпись на автобусе: «RAI Uno», первая программа итальянского телевидения, и увидел Павлина, беседующего с корреспондентом. Как всегда важный, с трубкой в руке, в бордовом галстуке бабочкой, Павлин стоял у дерева возле нарядной двухэтажной виллы.
Я подошел к маленькому монитору около автобуса и прислушался.
Речь Павлина текла рекой:
— В этот час весь советский народ, полный любви и признательности к своему президенту, встал на его защиту. С именем Горбачева люди идут на митинги, готовятся сопротивляться военному нашествию. Не пропал даром тот огонь свободы, который этот самый великий человек столетия зажег в сердцах своих сограждан, еще пять лет назад бывших послушными рабами тоталитарной машины. Люди выбирают свободу.
Интервью закончилось, телевизионный «Мерседес» отъехал, и Павлин направился к дому.
— Можно вас на минуту?
Он обернулся:
— Конечно, конечно.
— Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.