— Простите, кто вы такой? Я вас не знаю.
— Я сейчас все объясню.
Последние слова я произнес по-русски.
Это подействовало. Павлин улыбнулся:
— Вы советский корреспондент?
— Нет. И я не из посольства.
— Откуда вы?
— Я хотел бы поговорить с вами.
— Это касается нынешних событий в Москве?
— Нет, речь пойдет о событиях недельной давности.
Павлин поморщился:
— Может быть, мы поговорим завтра утром, в Министерстве?
— Это недолго. Всего один вопрос.
— Это срочно?
— Я не стал бы прилетать из Москвы из-за несрочного дела.
Он посмотрел на меня усталым взглядом, что должно было означать: мне, конечно, жаль тратить драгоценное время на вопросы недельной давности, особенно сейчас, когда дорога каждая минута, и вы это могли бы понять; но уж коли вы здесь и из Москвы, а сейчас там…
— Хорошо.
Он подвел меня к увитой плющом резной дубовой скамейке.
Удобная скамейка, оценил я. Ни из дома, ни с улицы нас не будет видно.
— Я вас слушаю.
Я хорошо знаю эту категорию людей: импозантный вид, лоб мыслителя, философская задумчивость и обескураживающе низкие мыслительные способности. Они считают себя гениями, уверены, что перерабатывают и что весь офис держится только на них. Они до упоения самолюбивы и болезненно обидчивы, очень берегут свою жизнь и полагают это совершенно логичным, так как считают ее достоянием всего человечества. Их трудно запугать, но если задавать им несложные загадки, такие несложные, чтобы они могли, поднатужившись, отгадать, то отгадки они будут воспринимать как свое мудрое открытие и, следовательно, как истину в первой инстанции. Ключом в разговоре с ними служат магические слова «вы же умный человек»: «Вы же это понимаете, вы умный человек. Все умные люди поступают так». После этого они непременно сделают то, что никогда бы не сделали, если бы их просили или убеждали, сделают, будучи совершенно уверенными, что приняли решение сами, без чьей-либо подсказки.
Павлин уселся на скамейку:
— У меня действительно мало времени.
— Хорошо. Я вас не задержу. Но сначала давайте поставим все точки над «i». Я вооружен и применю силу при любом вашем неосторожном движении. Но если вы ответите мне на вопрос, я уйду, не причинив вам вреда.
Павлин замер:
— Это угроза?
— Нет. Это необходимость.
— Вы террорист?
— Нет.
— Кто вы такой? Я сейчас же вызову полицию!
— Полицию вы вызвать не успеете. А кто я такой… Вы умный человек, вы должны догадаться.
«Это тебе первая загадка, — подумал я. — И очень простая».
Павлин легко раскусил и величественно улыбнулся:
— Я встречал людей из вашего ведомства куда более вежливых, чем вы.
— Значит, вы догадались.
Павлин покраснел, надулся. Всем своим видом он выказывал благородное негодование:
— Если вы продолжите в таком духе, я вынужден буду…
— Пожаловаться Горбачеву, — докончил за него я.
— Поздно.
— Тем не менее, я сейчас уйду.
Павлин как прилип к скамейке. Его благородный профиль удлинился и потухшая трубка взмыла вверх.
— Вы мне ответите на один вопрос и уйдете.
Павлин ответил неожиданно покорным и деловым голосом:
— Хорошо. Все вопросы, в конце концов, можно решить без дешевой пинкертонщины.
Он снова обрел уверенность.
— Итак, что вас интересует?
— Меня интересует, о чем говорил наш посол с де Микелисом во время их последней встречи несколько дней назад.
— Это государственная тайна.
— Я знаю. Говорите.
— Это действительно государственная тайна.
— Вы опять за свое! Вы же умный человек. И опытный. Вы должны понимать, что я не уйду отсюда до тех пор, пока вы не ответите на этот вопрос.
«Сейчас он должен догадаться, что “я не уйду отсюда” означает и то, что “и он не уйдет отсюда”», — подумал я.
— Вы мне угрожаете! — снова возмутился Павлин.
Он продолжал сидеть. Шея у него стала красной, такой же, как бант. Хорошо выбритые щеки блестели, наверное, еще раз брился перед интервью. Помолчав, Павлин хитро улыбнулся и как можно более коварно спросил:
— А почему бы вам не поинтересоваться у вашего посла?
— Мы хотим сопоставить его показания с вашими.
«Ну, теперь крути шариками, Павлин, — думал я. — Задачка посложнее. Ты должен сообразить, что, коли есть “показания”, то должно быть и следствие. И следствие проводит организация, которую ты знаешь».
Павлин среагировал быстро:
— Посол арестован? — спросил он.
«Молодец!» — похвалил я его про себя и вслух:
— Нет. Он в клинике.
— Он болен?
— Нет. Это специальная клиника. К нашему разговору это не имеет отношения.
«Сейчас он должен догадаться, что я имею в виду псих-лечебницу», — приготовился я.
— Я думал, в вашей стране уже отказались от преступной практики принудительной психиатрии, — голос Павлина налился медью.
— Это клиника не для душевнобольных. Это специальная клиника. Там лежат разные люди.
— И не всегда по собственной воле, — догадался Павлин. — Но вы забыли про мировое общественное мнение.
— Мировое, это верно, — согласился я. — В эту клинику помещены не только граждане нашей страны.
— Вы насильно запираете туда иностранцев?! — возмущению Павлина не было предела. — Вы воруете их?!
Я примирительно улыбнулся:
— Напрасно вы принимаете это близко к сердцу. Я вам уже сказал, это клиника не для душевнобольных.
В дверях дома появилась девочка лет десяти и позвала Павлина.
— Может быть, мы пройдем в дом? — неуверенно предложил он.
— Ответьте мне на мой вопрос. И я уйду.
— Ответить на ваш вопрос я не имею права. Иначе нарушу профессиональную этику. Хотя, впрочем, это не самое главное. Главное, что это государственная тайна. Девочка продолжала звать Павлина. Тот махнул рукой:
— Подожди, я сейчас.
Девочка скрылась в доме.
Я молчал. Павлин ерзал на скамейке:
— Мне не дает покоя ваша клиника. Если это не псих-лечебница, то что?
— Там ведутся работы по изменению расовых признаков.