Сбоку всхрапнул коротким смешком Лобан.
— В сауне у Геннадьича вчера новую шлюшку пробовали. Тоже Татьяна.
В поведении этих людей возможны самые неожиданные выверты, и звонок Жукова, при всей высказанной им благожелательности, мог иметь характер, противоположный нужному. Тогда по-казушная злоба Фиксатого и издевка Лобана не просто проверка на прочность, традиционная в мелкоуголовной среде, а нечто большее. В самом деле, хорошенькая женщина, в уединенном месте, без свидетелей.
Я медленно расстегнула куртку, стеснявшую движения рук. Хорошо бы еще от сапожек избавиться, чтобы при необходимости пустить в ход ноги, без опасения покалечить противника.
Противник здесь — Лобан, если Фиксатый не специалист по использованию в сшибке жестких, острых или гибких предметов, способных компенсировать его физическую хилость.
К Лобану я и повернулась. Все трое с интересом наблюдали за мной.
— Не всех Татьян можно пробовать в качестве шлюшек в сауне у Геннадьича! — проговорила я назидательно, перемещаясь так, чтобы Фиксатый тоже был в поле зрения.
— А если не в сауне? — Лобан с готовностью воспользовался предоставленной мной возможностью для обострения ситуации,
— Где же? — спросила я, делая легкий шажок к нему.
— Здесь! — вкрадчиво ответил он и растянул рот в мерзкой ухмылке.
Еще движение — и пальцем в ямку между ключицами, потому что его солнечное сплетение можно пробить только пяткой, а я пока не знаю скорости его реакции.
Краем глаза вижу, как пятится от нас Фиксатый.
— Атас!
Лихач отряхнул воду с рук и закрутил кран.
— Не дело, мужики!
— Ну, почему же? — Лобан лениво протянул бревнообразную руку к моей голове, я отклонилась на сантиметр, не более, но этого оказалось достаточно, чтобы его пальцы прошли мимо.
— Атас, я сказал!
Вовремя он сказал, потому что палец мой уже достаточно окаменел для прободения щитовидки этого качка.
— Ла-адно! — протянул он с сожалением и, повернувшись, направился к верстаку, на котором, как я заметила только сейчас, среди разбросанного на газете рыбьего мусора, стояла батарея пивных бутылок.
— Ява! — обратилась я к Лихачу.
— Почему не Паша? — ответил он.
— Хорошо, Паша, если я Татьяна, а не Ведьма.
Расстегнутая рубаха позволила увидеть татуировку на его груди — собор с куполами, а на пальцах правой руки синели три «зоновских» перстня.
Вот тебе и паренек!
— Ты откуда со Скарабеем знакома? Он позвонил и попросил за тебя, как за родную. Таких, как ты, у него отродясь не было. А? — Его негромкий голос гулко звучал в пустом помещении. — Пива хочешь?
Я, отказываясь, покачала головой.
Ява подошел к соратникам, занятым запрокидыванием бутылок донышками кверху.
— А чайку? Только чифирь у нас. Разбавить?
— Немного.
Я подошла к ним, уселась рядом с Фиксатым на предложенную Явой табуретку.
— Ты что, Паш, она же долг ювелира снять требует! — пробубнил Фиксатый, вороша рыбьи очистки.
— Да нет, мужики, — Ява слил в стакан заварку, добавил кипятка из стеклянной, накрытой фанеркой банки, протянул мне, — не долг, а срок отодвинуть.
— А на фиг нам это надо? — спросил Лобан.
— Сейчас Татьяна объяснит.
Ява шумно глотнул пива из горлышка.
— Она детектив, объяснять умеет.
Чай здесь заваривали хорошо.
— Филипповой платить сейчас нечем, — сообщила я, прихлебывая обжигающий, слегка вяжущий во рту напиток.
— Иди ты! — возмутился Лобан.
— Это так! — глянула я на него. — А платить она не отказывается. Имущество продаст и отдаст долги.
— Бардак! — не верил Лобан. — Скажи?
— Ага! — согласился Фиксатый, разглядывая меня с прежней неприязнью. — Имущество продаст и из города смоется.
— Хватит вам дуру гнать! — Судя по выражению лица, пиво Лобану попалось кислое. — Денег у ней больше, чем у нас всех вместе! С таким-то папашей! Что? Грабанули их, ах ты, обездолили!
— Не отказывается она платить! — прервал Ява его косноязычное возмущение. — А то, что из города может дернуть, так пусть! — Он поставил опустевшую бутылку на стол и потянулся за следующей. — Пусть! Ведь бабки тогда Татьяна отдаст. Да?
Я кивнула:
— Рискну.
— Чем же она отвечает, непонятно мне! — не унимался Лобан.
— Чем? — спросил меня Ява. Хорошо, что я обдумала этот вопрос заранее, по пути сюда, а то сейчас быть бы мне в растерянности. Не сбылась надежда, что минет меня чаша сия.
— Машиной, — ответила я.
— Оно тебе надо? — чуть не через плечо глянул на меня Ява.
— У меня свой расклад в этом деле. Это было сказано удачно — на их языке, и они меня поняли. И страсти улеглись сами собой, между двумя очередными глотками, и я успокоилась, отставила в сторону свою психологическую ширму — стакан с недопитым чаем.
— Эх, если б не Скарабей! — закуривая, мечтательно промолвил Лобан.
Фиксатый, будто включили его, опять взъерепенился:
— И какой же срок ты назначишь? Ява положил ему руку на плечо, сдерживая, но не сказал ничего, ждал, что отвечу.
«Срок я определю, мужики. Но приложу все силы, чтобы вам с меня ничего не обломилось!» Вспомнила выпавшее на костях, подумала: «Да, срок я назову!»
— Так как? — спросил Ява, на этот раз не оборачиваясь, и добавил:
— И не говори, что мы на тебя давим, да? Сама все решаешь.
— Да! — отвечаю я. — А срок… Как мой расклад выпадет? Неделю — мало, месяц — много. А может, вообще несколько дней.
Ну и дела, сама в кабалу к бандитам лезу! К Лобану — свинье уголовной!
— Филипповой два дня дали, сегодня — первый.
— Неделя, — подытоживает Ява, — семь дней, и не больше.
Что мне оставалось, ходатаю по чужим делам?
— Согласна.
— Подписалась! — поставил точку Ява. — Заметано!
Дело было сделано, задерживаться не имело смысла, удовольствия от общения с этой компанией я не испытывала, поэтому поспешила откланяться. Возражений не последовало.
Я взялась уже за ручку двери в воротах и вдруг услышала сзади:
— Проводи, будь вежлив! Сволочь Паша. Ведь знает, что добром это провожание не закончится. Его что, досада разобрала за собственную вежливость?