— Я велел ему ехать к вам после того, как закончит с адресами.
— Думаете, перестал снабжать Шульгина информацией? — с недоверием поинтересовался Сидельников.
— Не перестал. Но все что сообщает, я знаю.
Не успел он уложить телефон в карман, как тот залился полифонией — саунд-трек к мультфильму «Следствие ведут колобки». Уже дважды, забывая выключать телефон при разговоре с Быковым, Антон вызывал его мефистофельские улыбки.
— Антон, — раздался в трубке голос Быкова, начальника УСБ. — Проверка ГУВД футбольного клуба «Олимп» была инициирована самим Крыльниковым.
— Он не мог сделать это лично, — запротестовал Антон. — Это означает засветиться!
— Разумеется. Поэтому Крыльникову поступила информация от оперуполномоченного Гринева, который, ссылаясь на агентурное сообщение, доложил руководству об имеющих место махинациях. Ты не мог об этом знать, потому что оперативная информация в делах отсутствует.
— Почему я узнал сейчас?
— Потому что я, развеивая свою тоску, решил развеять ее и у Стоцкого. ФСБ разрешила мне поговорить с этим парнем. Почту получил?
— Да.
— Так вот, парень, похоже, не понимает, что продавился. Если эта информация для тебя ценна, имей ее в виду.
Это была не просто информация. Это был ответ на многие вопросы, ответы на которые Копаев пока был не в силах найти. Сейчас же перед ним открылась еще одна сторона этого странного уголовного дела. Проверку Крыльниковым клуба «Олимп» организовал сам Крыльников.
Быков был прав в своих сомнениях — смерть полковника Крыльникова явилась следствием его преступной деятельности. Очередной преступник в погонах. Но доказательств этому добыто пока не было. Как не было добыто доказательств вины и других лиц, связанных с Крыльниковым.
Продолжая развивать события в четком соответствии с уже свершившимися фактами, Копаев выделил для себя два главных момента. Во-первых, Крыльников, руководя следственной группой, похерил дело, им же начатое, что явно не вписывается в его крутой и самолюбивый нрав. Между тем следователи, привлеченные полковником для расследования фактов коррупции и мошенничества, в один голос заявляют, что в ходе работы ничего, что могло бы иметь интерес для возбуждения уголовного дела, выяснить не удалось. Они не настаивают на том, что расследование проведено в полном объеме, — это и не удивительно, если учесть, что следствие заняло всего неделю. Однако при этом упрямо свидетельствуют, что изучили всю документацию клуба и ничего подозрительного в ней не обнаружили.
До поездки в квартиру Крыльникова у Антона еще было время. Тем более что следственный изолятор находится по дороге. Туда-то и решил заглянуть Копаев, чтобы поговорить с Тузковым.
Ночь в двадцатиместной камере, заполненной тридцатью четырьмя арестантами, сказалась как на психике молодого крупье, так и на его физическом состоянии. По ссадине на скуле следовало догадываться, что он, совершенно не имевший каторжанского опыта, либо плюнул в камере на пол, либо отказался стоять на шухере у «глазка» при «роботе» [4] , когда «центровые» шпилили в «буру».
— Вы какой-то нынче не такой, барин, — заметил Антон, подталкивая к Тузкову пачку сигарет. — Словно из камеры.
— Шутите? — Потомок «небогатого, но дворянского рода» щелкнул зажигалкой следователя и моргнул свежеподбитым глазом, травму которого опер УСБ заметил только сейчас. — Держите человека ни за что с уголовниками и насмехаетесь. Меня избили.
— За что?
— Один из сокамерников узнал во мне крупье из «Азов-сити».
— Ты посмотри, как тесна Россия. В Екатеринбурге тебе бьют морду за проделки в Краснодарском крае.
— Я его тоже узнал, — пропустив мимо ушей тираду, продолжил Туз. — Он тогда спустил полторы тысячи зеленых, упрямо делая ставки на зеро. Пятнадцать раз кряду.
— Это всегда так было, Тузков, — заметил Копаев. — Одни бьют, когда проигрывают, а от других получаешь за то, что помогаешь выигрывать другим.
— Да говорите вы, в конце концов, что вам нужно! — возмутился Туз. — То двоих фраеров бестолковых присылаете, то сами рака за камень заводите! Я устал, и возвращаться в камеру у меня нет ни малейшего желания!
— Вот видите, Константин, как у нас хорошо все получается. Кто велел вам подыгрывать Крыльникову?
— Гаенко! — без раздумий выпалил крупье. — Как полковник приходил, я должен был тотчас вставать к столу и принимать ставки.
— Что, каждый раз, когда тот появлялся? А откуда вы об этом узнавали?
— Мне говорил об этом сам Гаенко. Думаю, Крыльников сообщал ему, что едет в «Азов-сити». А по приезде узнавал номер стола. Управляющий тут же передавал эту информацию мне. Велено было делать так, чтобы полкан не выигрывал больше тысячи. Но и не меньше.
— И как часто он приходил?
— Раз или два в неделю.
— Думаете, у Гаенко были какие-то обязательства перед полицейским?
— А что тут думать? — поперхнулся дымом, едва успев затянуться, Тузков. — Дураку понятно, что полкан крыл казино «крышу», а Гаенко за это рассчитывался. За три года работы я не видел ни разу, чтобы к управляющему приезжали бандиты. И верно — какой идиот поедет, если казино «красное»… Кстати, товарищ следователь… Мне тут объяснили… Короче, поскольку я не государственное добро растачивал, а частное, да еще и по распоряжению его владельца, то вы никакого права не имеете меня за это преследовать. Вот если бы я, наоборот, у Крыльникова…
— Ты мне еще закон почитай. Думаю, скоро тебя выпустят. У них на тебя ничего нет. Так что потерпи еще сутки.
— У них?..
Улыбнувшись, Копаев поднялся.
— У кого — у них?!
— Гаенко — твой начальник?
— Да.
— Значит, ты выполнял указания начальника?
— Верно.
— Но ты осознавал, что поступаешь неправильно?
— Ну конечно! Я же шельмовал!
— Это нехорошо, — Антон не выдержал и рассмеялся. — Под подпиской ходить будешь до суда. А скроешься — будешь сидеть. Так что являйся по первому вызову и давай правдивые показания.
— Черт, да я хоть какие дам, лишь бы не париться здесь!..
— Хоть какие — не надо. Нужно — правдивые. Бывай.
Выйдя из изолятора, Антон сел в машину и поехал к дому Крыльникова.
Похороны — эта та часть жизни, которую всегда хочется побыстрее закончить. Плач вдовы, которая по деревенскому обычаю причитала и рвала на себе волосы, потемневшие от горя дети — их у Крыльникова было двое — мальчик и мальчик постарше, молчание коллег полковника — все угнетало и торопило.