— Должно быть, она ходила в загон и встречалась с мужчиной, — сказала Эйла. — Возможно, она влюбилась в кого-то. Ты наверняка знаешь в кого.
Ш'Армуна знала, но не понимала, откуда известно об этом Эйле.
— Некоторые женщины проникают в загон, чтобы увидеть мужчин. Иногда приносят им еду. Джондалар, возможно, говорил тебе.
— Нет, не говорил. Но я не понимаю, почему женщины позволяют, чтобы мужчины содержались в загоне.
— Они боятся Аттароа. Некоторые ей охотно подражают, но большинство хотело бы вернуть мужчин. А сейчас она грозится изувечить их сыновей.
— Скажи женщинам, что мужчины должны быть свободными, или здесь никто больше не родится. — Эйла произнесла это таким тоном, что холод пробрал Джондалара и Ш'Армуну. Джондалар знал это выражение лица Эйлы. Какое-то отстраненное. Обычно оно свидетельствовало о том, что она думала о ком-то, кто болен или ранен, хотя он понял, что на этот раз она думает не только о помощи. И никогда прежде он не видел, чтобы она была так холодна и разгневана.
Но пожилая женщина восприняла заявление Эйлы как пророчество.
Они пили чай молча, думая каждый о своем. Внезапно Эйле захотелось на улицу подышать чистым холодным воздухом и заодно проверить лошадей, но, присмотревшись к Ш'Армуне, она решила, что сейчас не лучшее время для этого. Она знала, что пожилая женщина чувствует себя опустошенной и нуждается в поддержке.
Джондалар же думал о мужчинах, которые остались в загоне. Без сомнения, они знали, что он вернулся, но его не засадили опять к ним. Ему хотелось бы поговорить с Ибуланом, Ш'Амаданом и Добаном, но надо самому держать себя в руках. Они находились на враждебной земле, и пока все ограничилось лишь разговорами. То ему хотелось убраться отсюда как можно быстрее, то остаться и помочь. Но если они собираются что-то делать, то надо делать это быстрее. Ему не нравилось сидеть просто так.
От отчаяния он произнес:
— Я хочу что-то сделать для тех в загоне. Чем я могу помочь?
— Ты уже помог. — Ш'Армуна почувствовала необходимость самой составить план действий. — Когда ты отказал ей, это приободрило мужчин. Но этого самого по себе недостаточно. Мужчины и раньше отказывались и сопротивлялись, но впервые мужчина ушел от нее, а потом вернулся, да еще и по собственной воле, что более важно. Авторитет Аттароа пострадал, и это дает другим возможность надеяться.
— Но надежда не вытащит их оттуда.
— Нет. Добровольно Аттароа не выпустит их. Никто из мужчин не покинет это место живым, хоть некоторым это и удалось. Ну а женщины нечасто отправляются в путь. Ты первая, кто пришел сюда, Эйла.
— А может она убить женщину? — спросил Джондалар, невольно придвигаясь к женщине, которую любил.
— Для нее трудно осудить женщину или даже посадить в загон, хотя многие женщины здесь находятся против своей воли, несмотря на то что вокруг нет частокола. Некоторые, движимые чувством любви, остались здесь ради своих мужчин и сыновей. Вот почему твоя жизнь в опасности, Эйла. У тебя нет никаких родственных связей. Она не будет терпеть тебя, и если убьет, то ей легче будет убивать других женщин. Я не только предупреждаю тебя, но говорю об этом потому, что это грозит жизни всего стойбища. Вы еще можете уехать, и, возможно, это именно то, что вы могли бы сделать.
— Нет, я не могу уехать, — сказала Эйла. — Как я могу оставить этих детей? Или мужчин? Женщинам тоже нужна помощь. Бругар называл тебя целительницей, Ш'Армуна. Не знаю, что это значит для тебя, но я являюсь целительницей Клана.
— Ты — целительница? Я должна была бы догадаться. — Ш'Армуна не знала точно, что такое «целительница», но, после того как Бругар назвал ее так, она считала это звание самым высшим.
— Вот почему я не могу уехать. У меня нет выбора. Целительница должна сделать это: вот для чего она предназначена. Кусочек моей души уже принадлежит иному миру. — Эйла дотронулась до амулета на шее. — Его обменяли на обязательство души людей, которые нуждаются в моей помощи. Трудно объяснить, но я не могу позволить Аттароа и дальше издеваться над людьми, а этому стойбищу понадобится помощь, после того как освободят тех, кто в загоне. Я должна оставаться здесь, пока это нужно.
Ш'Армуна понимающе кивнула.
— Мы останемся настолько, насколько сможем. — Джондалар помнил, что этой зимой им еще надо пересечь ледник. — Вопрос в том, как мы заставим Аттароа освободить мужчин?
— Она боится тебя, — сказала шаманша Эйле. — И большинство ее Волчиц тоже. Те, кто не боится, испытывают перед тобой благоговейный трепет. Шармунаи — охотники на лошадей. Мы охотимся и на других животных, включая мамонтов, но мы знаем лошадей. На севере есть скала, куда поколения наших предков гнали лошадей. Не будешь же ты отрицать, что твоя власть над лошадью — могущественная магия. Такая могущественная, что в это, даже видя воочию, трудно поверить.
— Ничего таинственного в этом нет, — хмыкнула Эйла. — Я воспитывала кобылу с тех пор, когда она еще сосала молоко. Тогда я жила одна, и она стала моим другом. Уинни делает то, что я хочу, потому, что сама хочет этого, потому, что мы — друзья.
То, как она произнесла имя лошади, напоминало мягкое ржание. Путешествуя вдвоем с Джондаларом и животными, она опять стала произносить «Уинни», как это делала в самом начале. Ржание в устах женщины ошеломило Ш'Армуну, да и сама мысль, что можно быть другом лошади, была недоступна ее пониманию. И никакого значения не имело, что Эйла отрицала, что это магия. Она лишь убедила Ш'Армуну, что так оно и было.
— Может быть, — сказала женщина, думая, что, каким бы простым ни было объяснение, никто не перестанет интересоваться, кто же эта молодая женщина и почему она пришла сюда. — Люди надеются, что ты пришла помочь им. Они боятся Аттароа, но с твоей и Джондалара помощью они, возможно, встанут против нее и заставят освободить мужчин. Они преодолеют свой страх.
Эйле опять захотелось покинуть помещение, где ей было неуютно.
— Мне нужно кое-куда. Не скажешь ли, Ш'Армуна, куда идти? — Прослушав объяснения, она добавила: — Хорошо бы посмотреть на лошадей, убедиться, что они в порядке. Мы можем пока отставить чашки в сторону?
— Конечно. — Ш'Армуна допила свой чай и посмотрела вслед уходящим.
Возможно, Эйла не являлась воплощением Великой Матери и Джондалар был действительно сыном Мартоны, но мысль о том, что в один прекрасный день Великая Мать может потребовать возмездия, тяжким грузом довлела над Той, Кто Служит Великой Матери. Кроме всего, она была Ш'Армуна. Она обменяла свою неповторимую личность на власть в мире духов, и это стойбище, и все населявшие его люди — мужчины и женщины — были ее владением. Ей на хранение был вверен дух стойбища. Дети Великой Матери зависели от нее. Взглянув на происшедшее с точки зрения чужеземцев — мужчины, который был ниспослан, чтобы напомнить ей о ее долге, и женщины с ее необычной властью, — Ш'Армуна поняла, что она предала свой долг. Ей оставалась лишь надежда искупить, если это еще возможно, свою вину и помочь стойбищу вернуться к нормальной, здоровой жизни.