– Опустите лопату, Федор, – попросил незнакомец, – и не светите мне в лицо. Вы решительный человек. Но вы ведь еще и неглупый человек, правда? Я тот, кто вам нужен. Я тот, кто хочет предостеречь вас и помочь вам. С тем, чтобы вы помогли мне.

Лосев и не думал опускать лопату. Он лишь выключил фонарик. Ночное фосфоресцирование позволяло ему видеть всю фигуру незнакомца.

– Моя фамилия Лобник, – продолжал тот. – Профессор Лобник. Я физик. Уже много лет занимаюсь оптической модуляцией.

– Зачем вы следите за нами?

– Федор, вам угрожает опасность. И вашей невесте тоже. Это уже не новость для вас после всех событий минувшей недели. Вчера я беседовал со следователем, и он очень скупо, но рассказал мне о том, что с вами приключилось. Разница в том, что он не верит ни одному вашему слову, а я – напротив – знаю, что все так и было.

– Знаете? – переспросил Лосев.

– Да, знаю. Так и должно было случиться. К этому все шло. Я просто не мог, не успел вас предупредить. А теперь хочу успеть. Я пришел помочь вам понять, что происходит. И взамен собираюсь попросить помощи у вас.

Федор недоверчиво прищурился, отклонился назад, и лопата в его руках прочертила в темноте робкий треугольник.

– Чем вы можете мне помочь?! Вы знаете, кто пытался меня убить?

– Да, знаю. Напрасно вы пришли искать убийцу сюда. Вы изроете, оскверните могилу, а к разгадке не приблизитесь ни на йоту. Наоборот, еще больше запутаетесь. А между тем тот, кто здесь похоронен, полагаю, погиб от той же руки, что пыталась убить и вас и что была потом отсечена тесаком для фотобумаги.

– Может, вы знаете и того, кто подбросил мне эту руку в ванную комнату?

– Со временем мы разберемся и в этом. А пока прошу вас, опустите лопату.

Федор еще некоторое время постоял в нерешительности, а потом медленно опустил свое оружие.

– А кто же здесь похоронен? – Он перевел взгляд на плиту, с которой, уже невидимое глазу, продолжало на него смотреть насмешливое лицо.

– Вы же умеете читать. Там все написано.

– Там написано: «Виктор Камолов», – сказал Лосев, чувствуя, что начинает опять путаться в мыслях.

– Это имя того, кто здесь погребен, – подтвердил странный профессор. – Виктор Камолов. Ваш приятель и мой ученик.

– Я никогда не слышал, чтобы Виктор увлекался физикой, – пробормотал Федор.

– Не физикой как таковой, а оптической модуляцией, – поправил его профессор и добавил уверенно: – Очень увлекался. Был одержим. Поэтому и стал фотографом. Фотохудожником. Фотосозидателем, если хотите.

– Допустим, – сказал Федор. – А кто же тогда убийца? Кто он, с такой же, как у Виктора, татуировкой на руке?

– Он же и убийца.

– Не понял… – Лосев напрягся, ожидая расшифровки этого парадокса.

– Федор, мне нужно многое вам рассказать, чтобы вы поняли. Убийца Виктора – сам Виктор. Как бы вам объяснить… Их было двое.

Лосев опять вскинул лопату.

– Вы пришли сюда ночью, чтобы рассказать мне, что было двое Камоловых? Что у Виктора был… брат– близнец?

– Скорее – двойник. Репродукция. Альтер эго…

При слове «репродукция» Лосев вздрогнул. «ИГРА С НЕБОМ. КТО СИЛЬНЕЕ. ВЕЛИЧИЕ – В КОПИЯХ, – вспомнил он. – (Я спросил у этой дуры: „А почему в копиях? Я репродукции, что ли, буду делать?“ „А она говорит: „Да“)“.

– Послушайте, Федор, – профессор вздохнул, – я знаю, что это звучит дико и невероятно. Особенно здесь – на погосте, ночью. Я прошу вас: найдите завтра время и приезжайте пораньше ко мне в лабораторию. Нет… лучше – домой. Я живу на улице Конюшкова в красном угловом доме. Приезжайте после обеда. Сможете? Я вам все обстоятельно расскажу. Поверьте, это столь же важно, сколь и невероятно. Это важно для вас, Федор. И для меня…

ГЛАВА 8

Федор был не на шутку встревожен ночным разговором. Как ни странно, но кладбищенская встреча не удивила его. Он вдруг поймал себя на мысли, что был готов к чему-то подобному. Он с удовлетворением признавался себе, что мистический ужас постепенно уступает место холодной сосредоточенности. Еще более странным оказалось, что Лосев без колебаний поверил в фантастическое заявление профессора. Он уже не пытался задавать себе никаких вопросов, потому что понял, что никогда не найдет на них ответы самостоятельно.

Федор уже не мог вспомнить, когда вдруг почувствовал, что ответы на эти вопросы лежат в совершенно иной плоскости – за границами его сознания или логичного рассуждения. Но он почувствовал это. И теперь был ведом только своей интуицией, чутьем, внутренним голосом. А голос этот подсказывал: все происходящее важно не потому, что оно необычно и таинственно, а потому что таит ОПАСНОСТЬ. Опасность, о существовании которой он знал, которая дышала ежедневно ему в затылок и о которой его опять предупреждают. Опасность, которая грозит не только ему, но – что самое невероятное и печальное – Елене. Лосев уже и так многое от нее скрыл, пытаясь уберечь от волнений.

О своей кладбищенской встрече он тем более промолчал, несмотря на то что Елена с удивлением обнаружила в коридоре его измазанную в глине обувь.

– Ты куда-то ходил, Федя?

– Я… я гулял, – ответил он, поспешно выхватывая у нее из рук свои грязные туфли.

– Ночью?

– Да. Мне нужно было сосредоточиться. Все обдумать.

Елена внимательно посмотрела на него:

– Ну и как, сосредоточился?

– Я уже близок к этому. Все идет к развязке, Леночка. Скоро мы станем свободными от кошмаров. Я же обещал тебе: жизнь будет совсем другой.

– Да, – сказала она в унисон, но с каким-то особым значением. – Другой.

Елена уже собралась выходить, как вдруг заметила, что Федор приготовился идти с ней вместе.

– Ты и на работу меня проводишь сегодня? – спросила она, разыгрывая лукавое удивление.

– Да, – без тени улыбки ответил Лосев. – В твои последние рабочие дни перед нашим отъездом я не хочу отпускать тебя ни на шаг.

– Только в рабочие дни? – опять улыбнулась она.

Федор вместо ответа чмокнул ее в висок.

«Вот теперь все откроется, – думал он, держась за поручень в автобусе и заслоняя собой Елену от всех на свете. – Все встанет на свои места. Мрак зловещей таинственности рассеется, и мы уедем к отцу. Теперь уже – навсегда».

Лосев поймал себя на мысли, что всерьез связывает сегодняшнюю встречу с надеждой на то, что весь ужас минувших дней вдруг растворится, исчезнет, словно и не было его.

Они вышли из автобуса, свернули за угол, за которым через улицу уже виднелась крыша двухэтажного особнячка, как вдруг сквозь утреннюю многолюдность проснувшейся улицы их ушей коснулось радостно-удивленное «Лена! Ленка?!».