«Святейший пророк, — писал граф Агансанорский, — Каргиддо пал. Обошлось без потерь с нашей стороны, разве что племянника моего двоюродного брата сразила случайная стрела. Воистину, ты очистил эту страну, как рыбу! Хвала Богу Богов! Хвала Айнри Сейену, нашему пророку и твоему брату!»
С каждым днем тяготы долгого пути облегчались, и Люди Бивня вспомнили о былом веселье. Вечерами устраивали пиры — благочестивые попойки, где поднимали тост за тостом в честь святого Воина-Пророка. По цветущей стране разбредались сотни стихийных паломников, и ксерашцы дивились, глядя на то, как эти язычники бродят по руинам и спорят о строках своего Писания.
За малым исключением, не было никаких жестокостей, подобных тем, что запятнали их прежний поход. Но совете Великих и Меньших Имен Келлхус ясно дал понять, что айнрити либо подтверждают его слова своими действиями, либо предают их.
— Ксерашцы, — говорил он, — не обязаны ни любить меня, ни доверять мне. Точно так же мы не обязаны убивать их, показывая свою ненависть. Не трогайте этих людей, и они откроют перед нами ворота. Убьете их — и погубите собственных братьев.
Хотя в Ксераше кианцев уже не осталось, Атьеаури крепко досталось в Святом Амотеу. На всех предгорьях Джарты в небо поднимался дым множества костров. Фаним поспешно сжигали все деревянные строения, которые можно было разобрать на осадные сооружения. Захватив Мер-Порас в предгорьях, пылкий молодой граф добрался до самого края Шайризорских равнин, повсюду уничтожая фаним. После таких столкновений он терял все больше всадников, и вскоре его отряд, состоявший из пятисот рыцарей и танов, уменьшился до двух сотен. Отваги у них было в избытке, но не хватало людей, чтобы закрепить свои позиции. Тем более чтобы преградить путь Фанайялу и его языческой армии, собравшейся у Шайме.
Его послания Воину-Пророку, поначалу беспристрастно оценивающие ситуацию, вскоре превратились в мольбы о помощи. Воин-Пророк призывал к терпению и твердости, в то же время побуждал Великие Имена ускорить продвижение.
Основные силы поднялись в предгорья Джарты через десять дней после падения Героты — замечательная скорость, учитывая длину колонны, вечно медлительных Багряных Шпилей и пополнение запасов на марше. И тут случилось нечто из ряда вон выходящее.
Описания происшествия сильно разнятся, хотя все сходятся в одном: это была встреча старика — старого слепца — и Воина-Пророка. Случай сам по себе необычный, поскольку Сотня Столпов очень старалась не допускать до Келлхуса, а если этого не удавалось, то убивать каждого слепца, попадавшегося на пути Священной свиты. Чем ближе Священное воинство подходило к Шайме, чем больше Супруга Воина-Пророка опасалась нападения кишаурим.
Возможно, стражи просмотрели слепого ксерашского нищего. Когда Священная свита проезжала через джартский город Тим, он возопил, обращаясь к Воину-Пророку. В письме к отцу принц Нерсей Пройас писал:
Никто не понял, что он сказал, хотя Аригиал и прочие телохранители вполне осознали опасность. Они тут же бросились к слепому, но их остановил громовой окрик Воина-Пророка. Все столпились в смятении, а Благословенный в это время рассматривал нищего старика. Кожа его былапочти черной, на ее фоне косматые волосы и борода казались белыми, как зубы у зеумцев. Потрясенные, мы смотрели, как Благословенный спешился и пошел к старику — словно сам был просителем! Остановившись рядом с согбенным нищим, он спросил:
— Кто ты таков, чтобы требовать? На что невероятный глупец заявил:
— Я тот, кому есть что прошептать тебе на ухо. Раздались предостерегающие крики. Да, отец, я сам почти испугался.
— И почему же, — спросил Благословенный, — ты должен мне это прошептать?
На что старик ответил:
— Потому что мои слова есть мой рок. Воистину, ты убьешь меня, услышав их.
Я крикнул, что это какая-то ловушка, кишауримская хитрость, и другие тоже закричали, предостерегая Благословенного, но он не слушал нас. Он даже опустился на одно колено, отец, чтобы слепцу было легче дотянуться до его уха. Мы все стояли неподвижно, охваченные ужасом, пока старик шептал на ухо Воину-Пророку слова своей судьбы. И они воистину стали его роком, отец! Как только он умолк, Воин-Пророк достал Эншойю, свой меч, и разрубил еретика от плеча до сердца. Мы едва успели дух перевести, когда он приказал, чтобы Священное воинство остановилось и разбило лагерь на полях Тима. А тем, кто осмелился расспрашивать его, он не сказал ни слова.
Что же прошептал ему старый дурак?
Было время, когда он шел во славе и ужасе. Копьеносец могучего Силя, великого павшего короля. Он осмелился испытать гнев Куъяара-Кинмои на равнинах Пир-Пахаль. Он летал на спине Вуттеата, Отца Драконов. Он победил Киогли по прозванию Гора — поверг его на землю! Нелюди Ишриола называли его Сарпанур, когда укладывали замковый камень, державший их грубые подземные арки. А после одиннадцати лет, когда все младенцы рождались мертвыми, его стали называть Син-Фарионом — Вестником обмана.
Ах, яркая слава тех времен! Он был молод, его могучее тело еще не иссушили новые ткани, приживляемые раз за разом. Какие были битвы! Если бы не нетерпение Силя, он и его братья могли бы уже победить, и этот мир развеялся бы как пыль.
Их изгнали из Мин-Уройкас. Рассеяли. Преследовали. Как же они унижены!
И вдруг из ниоткуда — второй век славы! Кто мог предсказать, что коварнейший из людей сможет оживить давно отброшенные планы? Что этот червь сумеет возродить его предназначение — его, предводителя орды страшного Мог-Фарау, Сокрушителя мира! Он сжег великую библиотеку Сауглиша. Он штурмом взял Святой Трайсе. Он сжигал города, и они маяками горели в самой пустоте. Он уничтожал народы — выпускал кровь, оставлял за собой бледные трупы! Норсирайцы Куниюрии называли его Ауранг — Военачальник. Возможно, это самое правильное из его имен.
Но как же дошло до такого? Он был связан Синтезом, как царь одеянием прокаженного. Слабый и недолговечный. Он таился возле костров пробудившегося врага. А прежде его появление встречали тысячи воплей.
Он кружил над лагерем на вершине холма, как стервятник, медленно и высоко. Его терпение было больше жизни. На западе в лунном свете лежали белые изломанные холмы Джарты. На востоке до самого черного горизонта простирались равнины Шайризора, испещренные рощами и полями, амбарами и хлевами. За ними, знал Военачальник, лежал Шайме…
Самое сердце земли людей, мира Трех Морей.
Везде он видел тайные знаки поколений, осадок былых дел, эхо давно отзвучавших слов. Он видел тени шайгекских крепостей, некогда стоявших на здешних высотах. Он видел Кенейскую дорогу, что пересекала равнину прямо, как неумолимый закон. Нансурское природное умение обороняться, выражавшееся в концентрическом построении лагеря. Морозные узоры кианского орнамента. Зубчатые стены. Забранные железными решетками окна.
Он был глубже всего этого. Старше растрескавшихся камней.
Он кругами спустился вниз, к внешнему двору, где стояли лошади его детей. Устроился на одном из карнизов. От глиняных черепиц еще исходило тепло. Он воззвал к своим детям священным высоким тоном — кроме них, его могли услышать лишь крысы. Они выскочили из темноты, из пустых комнат. Верные, преданные создания. Они пали ниц перед ним. Их чресла были скользкими, только что оторвавшимися от их жертв. Их глаза пылали, когда они стискивали себя в страдании и восторге. Его дети. Его цветы.