— Моя артель… — повторил он.
— Да, — сказал следопыт. — Кровавые Заступы. Что с ними случилось? Что случилось с…
Ксонгис поднял глаза на Киампаса, но вместо него ответил лорд Косотер:
— С капитаном Миттадесом.
— С капитаном Миттадесом, — повторил следопыт. — Что с ним?
Человек затрясся.
— С м-м-моей… — начал он, моргая на каждом слоге. — С м-м-м-моей ар-ар-артелью?
Отрезанная рука опустилась обратно ему на колени.
— Да. Что с ней случилось?
Растерянность во взгляде сменилась неподдельным ужасом.
— С моей а-артелью? Было с-сли-слишком темно… слишком темно, крови не видно… Только слышно! — С этими словами его лицо сжалось, губы втянулись, как будто он разом стал беззубым. — С-с-слышно, как они бегут, а оно присасывается к ногам, шлепает по стенам, как будто детскими ручонками. Журчит, как будто кто-то облегчается… Темно, не видна-а-а-а!
— Чьи ноги? — встрял скрежещущий голос Сарла. — Чьи ручонки?
— Внутри света нет, — всхлипывал человек. — Кожа. Кожа у нас слишком толстая. Обволакивает… как саван… держит темноту внутри. А сердце у меня… Сердце у меня… Смотрит-смотрит, а ничего не видит! — Изо рта у него полилась слюна. — Видеть — нечего!
По незнакомцу прошла дикая неуемная дрожь, как будто вместо тела у него мешок, в который зашили бешеное зверье. На свету все виделось очень остро, отчетливо для невооруженного глаза, на виду были все конвульсии и метания обезумевшего человека. Его глаза вращались под неподвижной белой пленкой. Его лицо обрамляла тьма, прочерченные тоской морщины сочились чернотой. Даже Ксонгис отпрянул.
Незнакомец начал раскачиваться из стороны в сторону. Подобие широкой болезненной ухмылки раздвинуло его бороду.
— В темноте — прикосновение… понимаете?
Он гневно затряс отрезанной рукой. На одежде Мимары осталась дорожка из капелек крови.
— Я держал. Я н-не от-отпускал! Я держал. Держал. Держал. Держал. Я д-д-держал! — Его глаза перестали рыскать в поисках света и окончательно стали безумными, как будто нарисованными. — Гамарра! Гамарра! Я держу тебя! Не отпускай. Нет-нет, ни за что! Нет! Не отпускай!
Лорд Косотер сделал шаг вперед, встал так, что его тень целиком накрыла Заступа. Левой рукой он отвел Ксонгиса в сторону.
— Я держал! — вопил Заступ.
Словно втыкая лопату в жесткую землю, Капитан опустил меч вниз, пробив кольчугу незнакомца и порвав одно ожерелье из зубов шранка. Он глубоко вогнал клинок, от ключицы до живота. Заступ вздрогнул и забился в агонии, затрясся, как мокрая тряпка в руках у раба, сушащего белье. Капитан рывком освободил меч; тело опрокинулось навзничь, придавило ноги, руки раскинулись в стороны. Отрубленная рука беззвучно покатилась в пыль. Рука мужчины, словно сама по себе дернулась и потянулась к руке женщины. Кончик бесчувственного пальца коснулся кончика другого бесчувственного пальца.
Лорд Косотер сплюнул. Прошипел полушепотом:
— Нытик.
Лицо Сарла сморщилось от хриплого хохота.
— Никаких нытиков! — воскликнул он, повышая голос, чтобы слышали все. — Таков Закон. Никаких нытиков на тропе!
Ахкеймион перевел взгляд на Ксонгиса, потом на Киампаса, увидел на лице у обоих одинаковую бесстрастную маску, которую, он надеялся, ему удалось изобразить и самому. Нечеловек стоял с открытым ртом, как будто пытался уловить привкус того, что ощущали все остальные. Ахкеймион прикрыл глаза, прерывисто выдохнул. Все случилось так быстро, что сердце не успело почувствовать, а ум — осознать. Он понимал только, что происходит что-то не то… Что-то в бессмыслице, которую бормотал этот человек, несло на себе яркий след осмысленности.
«Смотрит-смотрит, а не видит!»
— Разрежьте его, — услышал он собственный голос, обращенный к Ксонгису, который стоял сейчас рядом с ним.
— Чего?
— Разрежь его… Мне надо взглянуть на его сердце.
«Кожа у нас слишком толстая…»
Императорский следопыт посмотрел на своего Капитана, потом на Сарла, который выдавил из себя, сквозь едва сдерживаемый смешок: «Делай, как он велит». Кривоногий сержант явно вел себя как человек, решивший всеми силами продемонстрировать абсурдность происходящего — ничто не могло сбить его с пути. Ксонгис присел, вытаскивая из-за голенища джекийский зазубренный нож. Мертвый Заступ лежал в собственной неподвижной тени, и его кровь, пропитывая пыль вокруг тела, делала ее похожей на черную шерсть. Когда Ксонгис проломил грудную клетку, тело загудело, как пробитый барабан. Следопыт работал сосредоточенно, с автоматизмом опытного охотника: олень, волк, человек — какая разница.
Он достал сердце из груди Заступа, как из переливающейся через край чаши, подал окровавленную массу Ахкеймиону. Тень от его руки далеко протянулась по полу.
— Сполосни.
Озадаченно нахмурившись, императорский следопыт пожал плечами и свободной рукой пошарил сзади. Достав бурдюк с водой, открыл зубами, ухмыляясь, как будто там виски. Когда он принялся аккуратно смывать кровь, ногти у него заблестели свежим розовым цветом. С костяшек пальцев капала бледно-красная вода. Он помял сердце в руке, разворачивая в ладони промытое мясо. Сосуды у верхней части промылись добела.
Вдруг он застыл. Все, не дыша, наклонились вперед, удивленно глядя на шрам или шов вдоль одной из покрытых жиром камер сердца. Ксонгис большим пальцем поддел верхнее «веко»…
На них смотрел человеческий глаз.
— Сейу милостивый! — прошипел Сарл, неуклюже отступая назад.
Императорский следопыт положил сердце на залитый кровью живот Заступа, но осторожно, как будто боясь разбудить нечто спящее внутри.
— Что это такое? — воскликнул Киампас.
Но Ахкеймион, не отрываясь, глядел на Клирика.
— Ты знаешь, как идти дальше? — спросил он. — Ты… помнишь?
Лицо без возраста задумчиво повернулось к нему.
— Да.
— Что это значит? — почти крикнул Киампас, чтобы привлечь внимание волшебника. — Откуда ты узнал?
Ахкеймион посмотрел на него.
— Это место проклято.
— Рановато еще отправляться восвояси, — рявкнул Капитан.
— Проклято? — переспросил Киампас. — Ты что хочешь сказать? Тут привидения?
Ахкеймион встретился глазами с сержантом, молча возблагодарил Сотню Богов, что взгляд у того осмысленный. Им двоим о многом надо было поговорить.
— То, что здесь произошло…
— …не имеет никакого значения, — проскрежетал зловещий, как мертвый глаз, голос лорда Косотера. — Здесь никого нет, кроме голых. А им надо размозжить нам череп, и больше ничего.
Слово Капитана послужило сигналом заканчивать и возвращаться. Другим ничего не сказали, но все знали, что произошло нечто странное. Весь долгий обратный путь Сарл подробно разворачивал мысль Капитана. Голые одолели Кровавых Заступов, это правда, но они же, как-никак, были всего лишь Заступы, а не Шкуродеры. У них не было Капитана и целых двух, «которые светом плюют», как обыкновенно говорили про волшебников скальперы.