Эстер набросила на плечи кусок мешковины и пошлепала в сад, взглянуть на намокший салат, лук, перец, горох и травы на аккуратных грядках.
— Он никогда не голодал, — тихо сказала она сама себе. — Он рос рядом с этим садом. Может, иногда нам и не хватало мяса, но всегда были фрукты и овощи. Никогда раньше он ни в чем не нуждался.
Эстер надеялась, что шотландцы быстро совершат марш на юг и освободят Колчестер, сделав это своей первоочередной задачей. Действительно, они хлынули через границу как армия победителей. И дошли до Престон-Мура, что всего в миле севернее Престона, безо всяких помех. Но там их встретила армия парламента под командованием самого Кромвеля, рядом с ним был Джон Ламберт, командовавший кавалерией. Когда Эстер услышала, что именно Джон Ламберт стоял на пути тех единственных, кто мог бы спасти ее сына, она уронила голову на кухонный стол… Так и сидела очень тихо и очень долго, будто спала.
Когда до Колчестера дошло известие о поражении шотландцев, у них больше не осталось никаких надежд. Гарнизон сдался суровому, безжалостному победителю. Война была кончена, король снова потерпел поражение. А Традескантам оставалось только ждать и гадать, вернется ли Джонни домой или окажется среди сотен и сотен тех, кто уже не вернется никогда.
Эстер покинула свой пост у венецианского окна и поставила кресло и стол у входной двери, выходившей на дорогу из Ламбета. На стол она поставила корзинку с рукодельем, и любому случайному прохожему могло показаться, что она просто сидит за работой, наслаждаясь сентябрьским солнышком после дождливых летних дней. Только Джон и Френсис знали, что шитье рубашки, которую она держала на коленях, ничуть не продвинулось вперед с того самого черного дня, когда пал Колчестер.
Осень 1648 года
Домой его привез возчик, который когда-то, еще в детстве, бывал в Ковчеге, запомнил его как дворец с сокровищами и сохранил теплые воспоминания и симпатию к имени Традескантов. Джонни, бледный, разбитый долгим путешествием по ухабистым дорогам, ужасающе худой, с темным, плохо заживающим шрамом от бедра до ребер, лежал в повозке на груде мешков.
Эстер услышала стук колес, подняла глаза от своих опущенных рук, сжимавших недошитую рубаху, — и, уронив шитье, перевернув кресло, вылетела из двери и бросилась к дороге.
— Джонни! — воскликнула она, заглядывая поверх заднего борта.
Он с трудом улыбнулся:
— Мама.
— Заезжай во двор, — скомандовала Эстер возчику, тут же позабыв о месяцах пассивного молчания.
Не отрывая глаз от своего пасынка, она вскочила на приступочку повозки и так и держалась, покуда повозка, громыхая, прокатилась по маленькому мостику, обогнула террасу и въехала на конный двор. Джон собирал яблоки. Он посмотрел в сторону дома, увидел повозку, заворачивающую во двор, и жену, уцепившуюся за бортик, как уличный мальчишка. Он спрыгнул с лестницы и пошел к дому. Он не бежал. Он слишком боялся того, что мог увидеть.
Возчик и Эстер поставили Джонни на ноги и медленно повели его к кухонной двери, подхватив с обеих сторон под руки. Кухарка бросилась распахивать перед ними двери. Они прошли в гостиную, и Эстер усадила Джонни в отцовское кресло у камина.
Лицо Джонни покрылось мертвенной белизной, губы на бледном лице выделялись еще большей бледностью.
— Принесите бренди! — крикнула Эстер через плечо, и кухарка помчалась выполнять распоряжение.
Вошел Джон, пятная грязью вощеный деревянный пол гостиной.
— Сын?
Джонни посмотрел на отца, и что-то в этом взгляде, уязвимое и несправедливо обиженное, так напомнило Джону Джейн, его утраченную жену, что жалость к сыну и старое горе утраты ударили Джона с новой силой. Он упал на колени и схватил руки сына в свои.
— Ты теперь в безопасности, — сказал он. — Дома. Очень болит?
— Меня ранили пикой в бок, — прошептал Джонни. — Очень больно, и много крови потерял. Но теперь уже заживает.
Эстер поднесла к его губам стаканчик с бренди, и Джонни отхлебнул немного.
— Сейчас мы тебя уложим в постель, — пообещала она. — И хорошенько покормим.
Она откинула ему со лба длинные светлые волосы.
— Мой мальчик, — нежно сказала она. — Мой бедный мальчик.
Вернулась кухарка.
— Постель готова, простыни согреты.
Возчик и Эстер подошли, чтобы помочь Джонни, но Джон отодвинул их.
— Я сам справлюсь, — хрипло сказал он и поднял сына на руки.
Мальчик весил немногим больше, чем в десятилетнем возрасте. Традескант нахмурился, ощутив, каким легким оказалось его тело, и начал подниматься по лестнице. Эстер бежала впереди, она открыла дверь в спальню и откинула покрывало.
— Я грязный, — запротестовал Джонни. — И весь в блохах.
— Ерунда, — сказала Эстер, стаскивая с него сапоги и штаны.
Он тихонько вскрикнул от боли, когда она снимала с него рубаху, и она увидела, что грязное полотно присохло к свежей ране.
— Скоро ты у нас снова будешь как новенький, — сказала она.
Оба, и муж, и сын, услышали в ее голосе былую решительность.
— Скоро ты у нас снова будешь как новенький.
Король Карл беспечно отпраздновал в Ньюпорте свой сорок восьмой день рождения, развлекая парламентских переговорщиков, присланных из Лондона заключить новый мир с королем, который нарушал все соглашения, заключенные ранее. На сей раз король был более сговорчив, нежели обычно, но никак не соглашался на продажу земель и дворцов, принадлежавших епископам. Епископов нельзя ликвидировать, их положение в обществе должно сохраниться. Самое большее, на что он соглашался, — это править без них страной три года. То же самое он уже обещал и шотландцам. Но парламент был тверже, чем шотландцы. Парламент настаивал на полной ликвидации института епископов и изъятии у них богатств и земель.
В ноябре Александр Норман и Френсис навестили Ковчег и нашли Джонни сидящим у камина, уютно завернутым в нарядный теплый халат. Отец и мать сидели рядом, обсуждая судьбу короля.
— Есть какие-нибудь новости? — спросил Джон зятя.
— Влияние левеллеров в армии возрастает, — ответил Александр. — Они требуют, чтобы у нас никогда больше не было королей и чтобы парламент избирался каждые три года всеми гражданами страны.
— Что это может означать для короля? — спросил Джон.
Александр покачал головой.
— Если они получат контроль над парламентом, тогда это будет означать, что его вышлют за границу. Здесь для него не останется места.
— Допустим, он согласится, — сказала Эстер, поглядывая одним глазком на сына. — Допустим, король и парламент договорятся в Ньюпорте.
— Он обязан согласиться, — ответил Александр. — Он должен видеть, что ему просто придется согласиться. Он провел две войны против собственного народа и обе проиграл. Он рискнул всем в борьбе за престол — он натравил шотландцев на собственных соотечественников. И проиграл. Он должен наконец согласиться.