Если она всматривалась достаточно долго, то начинала различать руки и лица: кричащие, текущие, тянущиеся и вновь растворяющиеся в небытии. Некоторые казались до боли знакомыми. Девушка могла поклясться, что на какую-то секунду увидела Картана Сайна — последнего капитана, под чьим началом она служила. И не единожды из рябящего месива проступало лицо ее старшего брата, Ланника, чей корабль, направлявшийся к Восточной Границе, сгинул шесть лет назад в варпе.
— Зачем вы смотрите, госпожа? — спросил один из служителей.
Она оглянулась на беднягу — неестественно длинного, костлявого и бесполого в своей мантии, с лицом, обвязанным грязными бинтами. Еще несколько служителей маячили у двери, перешептываясь друг с другом. В воздухе висел липкий запах их пота, окровавленных повязок и гниющей смазки бионических протезов.
— Потому что, — ответила она, — это похоже на варп, но… я могу видеть его человеческими глазами.
Как объяснить разницу тому, кто не был рожден навигатором? Невозможно.
Один из служителей придвинулся ближе.
— Госпожа… — пробормотал горбун.
— Привет, Пес. Ты не мог бы избавиться от остальных?
Она не стала говорить, что дело в запахе, — Пес и сам отнюдь не благоухал как майский цветник, да и она мылась в последний раз неизвестно когда.
Пока Пес прогонял остальных служителей из комнаты, Октавия вновь перевела взгляд на экраны. Корабль проходил мимо планеты, в небе которой не было облаков, а поверхность смахивала на ржавое железо. Как бы этот мир ни выглядел раньше, Мальстрем извратил его, — казалось, сделанные из металлолома континентальные платформы вгрызаются друг в друга. Октавия смотрела на огромные каньоны, прорезавшие лицо планеты, размышляя, каково было бы прогуляться там, внизу.
— Коршия сей, — произнес женский голос у нее за спиной.
В мгновение ока она слетела с трона, развернулась и вытащила пистолет, целясь в…
— Интересное приветствие, — заметил Септимус.
Он опустил руки на пояс с кобурами, засунув за кожаный ремень большие пальцы.
— Я опять нечаянно рассердил тебя?
— Сколько ты там стоял? — Октавия сузила глаза. — Когда ты вошел?
— Пес только что впустил меня. Он снаружи с Марухом и остальными из твоего «нишаллита» общества.
Это слово она, как ни странно, знала. Нишаллита. Ядовитый.
Септимус подошел ближе, и девушка позволила ему забрать пистолет у нее из рук. Он стоял так близко, что Октавия различила запах пота и железистый душок смазки, которой Септимус протирал оружие Первого Когтя. Положив пистолет на сиденье трона, оружейник взял ее руки в свои. Потрепанные кожаные перчатки накрыли ее бледные, неухоженные пальцы.
— В чем дело? — спросил он. — У тебя очень холодные руки.
Септимус был на голову выше Октавии, и, чтобы заглянуть ему в глаза, девушке пришлось смотреть снизу вверх. Падающие в беспорядке пряди его волос почти закрыли аугметические протезы на щеке и виске.
— На этом корабле всегда холодно, — ответила она.
Было трудно отвлечься от того, как близко он подошел.
Никто не подходил так близко к ней уже долгие месяцы — с тех пор, как Талос вынес ее из тюремной башни. И в тот раз она ощущала лишь усталое облегчение, ничего больше. Теперь же рядом с ней стоял настоящий человек, от которого струилось живое тепло, — не гигантский фанатик в рычащей броне и не горбатый мутант с зашитыми нитками глазами.
— В чем дело? — спросил он.
Подбородок раба порос светлой щетиной — не брился последние два дня. Тревога омрачала его черты. И снова, уже в который раз, девушка невольно подумала, что могла бы назвать его красивым, не будь он еретиком, не теки в его венах чернота этого корабля.
— Я не привыкла к тому, чтобы меня трогали.
Октавия склонила голову, не замечая, как неприступно сейчас выглядит. Десятки поколений благородных предков, хоть и остались позади, никуда не исчезли.
Септимус отпустил ее руки, хотя и не сразу. Пальцы раба медленно разжались, и тепло, которое он принес с собой, ушло.
— Прости меня, — сказал он. — Иногда я забываю о твоем происхождении.
— Только это и заставляет меня мириться с твоим присутствием, — улыбнулась девушка. — Что ты сказал, когда вошел?
Момент был нарушен. Септимус сузил здоровый глаз, и аугметическая линза зажужжала, пытаясь скопировать движение.
— Я ничего не говорил. Я вошел и просто смотрел. Ты в кои-то веки выглядела спокойной. Мне не хотелось мешать тебе.
— Коршиа сей, — тихо проговорила она. — Что это значит?
— Это значит «остерегайся», — ответил Септимус. — Или, если переводить более дословно, это угроза на жаргоне родного мира легиона. Предупреждение тем, кто вскоре умрет: «Дыши сейчас». Объяснить значение просто: дыши, пока можешь.
— Да, я поняла. — Она изобразила улыбку. — Очаровательная культура.
Септимус пожал плечами, прошуршав тканью куртки.
— Угрозы нострамских головорезов. Хозяева часто их произносят. Ты слышала это от кого-то из команды?
— Перестань волноваться. — Девушка мотнула головой, наградив его настолько сердитым взглядом, насколько способна была изобразить. — И убери руки с пистолетов. Я не девчонка, которую надо защищать на школьной игровой площадке от всякого, кто начнет ее обзывать.
Септимус отвел глаза, смущенный ее словами.
— Я ничего такого не подразумевал.
— Все в порядке, — сказала девушка, хотя тон ее говорил как раз об обратном. — Просто забудь.
— Как прикажешь. — Он склонил голову в учтивом поклоне. — Чувствую, что ты хочешь остаться одна, и подчиняюсь этому желанию.
— Подожди!
Он замер. Октавия прочистила горло.
— Я имею в виду, подожди минутку. Ты чего-то хотел? Теперь ты редко сюда заходишь.
Девушка постаралась отпустить последний комментарий небрежно, убрав из голоса все оттенки.
Усилия ее увенчались лишь частичным успехом. Октавия поняла это по тому, как Септимус взглянул на нее.
— Вознесенный велел не беспокоить тебя, — сказал раб. — И я выполнял свои обязанности. Надо было обучить Маруха. У нас на руках пять комплектов брони, требующих починки, и еще оружие Первого Когтя.
Октавия отмахнулась от его извинений.
— Так ты чего-то хотел?
Оружейник нахмурился.
— Прости, но я не понимаю, почему ты так враждебно настроена этой ночью. Я хотел повидать тебя, ничего больше.
Септимус сунул руку в карман куртки и задержал ее там. После неловкой паузы он поинтересовался:
— Как ты себя чувствуешь?