— Сегодня получишь угощение. Не так уж плохо, а?

Алоизиус облизнулся и посмотрел на Венделу.

Невероятно. Он именно посмотрел на нее, взгляд его был сфокусирован, и он ее узнал. Не по запаху. Он не просто на нее посмотрел, он ее видел.

Она сделала большой шаг в сторону и с восторгом убедилась, что песик отследил ее движение.

Она выронила кастрюлю и помчалась сказать Максу. Дверь в кабинет размышлений по-прежнему закрыта, но ей было наплевать.

— Макс! — крикнула она с порога. — К Алли вернулось зрение! Иди и посмотри сам!

32

Весь день накануне Пасхи дети красили яйца акварельными красками. Желтые с голубыми полосками, красные с зелеными пятнышками. Некоторые яйца перекрашивали столько раз, что они сделались почти черными.

Герлоф съел пару яиц с солью и копченой тресковой икрой и занялся селедкой: в горчичном соусе, в винном соусе, в луковом соусе, — с горячей картошкой и хрустящими хлебцами это было просто замечательно. Пару стаканчиков водки, настоянной на собранной в альваре полыни, он тоже себе позволил — и обратил внимание, что никто, кроме него, к крепким напиткам не прикоснулся. Это хорошо, отметил он про себя; несколько лет назад Юлия начала попивать, и его это очень беспокоило. Но сегодня она пила только молоко.

После шнапса и яиц он чувствовал себя просто замечательно, и как всегда, когда бывал в настроении, начал рассказывать, какой тяжелой была жизнь на острове в старые времена.

— Недельная каша… знаете, что это такое?

Дети вопросительно уставились на деда.

— Это такое блюдо… его ели по субботам. Рецепт простой — все остатки за неделю собирали в особый горшок, солили как следует, варили и ели. Всей семьей.

Юлия покачала головой:

— Ты никогда не ел недельную кашу, папа. Вы были не настолько бедны.

Он нахмурился:

— А дед мой ел. Каждую неделю. Я о деде говорю — когда он был маленький, каждую субботу ел недельную кашу. А когда я был мальчишкой… тоже было несладко. Воды не было, воду набирали из колонки на участке.

— Я помню эту колонку, — сказала Лена. — В шестидесятые годы она еще была. И знаешь что? Вода была вкуснее, чем из крана.

— Вкуснее, — согласился Герлоф. — Только иногда вдруг становилась коричневой. Тогда надо было качать, и качать, и качать, пока опять чистая не пойдет. И туалета со смывом не было. Ведро, как наполнится, выливали в яму. Неосторожно выльешь — все ноги в жидком дерьме. И поскользнуться можно…

Лена со стуком положила вилку:

— Папа! Мы же еще едим!

— Ладно, ладно… — Герлоф подмигнул внукам. — Летом, значит, воды мало, а весной — чересчур. Ручьи, лужи… В альваре прямо озера стояли. Помню, мы даже купались… А однажды мой брат Рагнар нашел железный таз. Мы к нему приспособили парус — и в ручей. Он тут же перевернулся. — Герлоф засмеялся. — Это, значит, было мое первое кораблекрушение…

— А автомобили уже были? — спросил внук.

— Машины были. Сколько себя помню, машины всегда были. Еще и электричества не было, а машины были. Еще до Первой мировой… а свет подвели только в сороковом году. И не все хотели подключаться — дороговато было. Некоторые до последнего не расставались с керосиновыми лампами.

— Зато ни от кого не зависишь, — вставила Юлия. — Никто свет не отключит.

— Это-то да… и грозы все боялись. Как гроза — прятались в ближайшем доме. Или в машине, если в дороге… не привычны мы были к электричеству.

Дети доели яйца и выскочили во двор. Герлоф с дочерьми остались за столом.

— Кстати, я начал читать мамины дневники. — Герлоф чувствовал себя как на исповеди.

— Они на чердаке были? — спросила Юлия.

— Нет… в шкафу. В самом низу. Хотите почитать?

— Лучше не надо, — сказала Юлия.

Лена нахмурилась:

— Я видела их там, но не трогала. Это все-таки очень личное… Разве она их не сожгла? Мне казалось…

— Сожгла? Никогда ничего такого не слыхал, — поспешно прервал ее Герлоф. Он собрался с духом и с убедительной капитанской интонацией объявил: — Я их читаю. Ничего плохого или незаконного в этом нет.

За столом стало тихо. Он достал из миски последнее яйцо, очистил его и тихо сказал:

— Мама видела в саду какие-то странные существа. Она вам ничего не рассказывала?

Дочери непонимающе уставились на отца.

— Гномов? — спросила Юлия. — Мама — не знаю, а бабушка видела. Настоящих гномов.

— Нет. Не гномов. Элла пишет о каком-то бесенке, как она его называет. Он к ней заходил, когда она оставалась одна в доме. Я-то сначала решил, это какой-нибудь ухажер из деревни, пользуется случаем, что муж в море…

— Бесполезно, — вставила Юлия. — С мамой? Бесполезно.

— И я так думаю… — Герлоф задумчиво посмотрел в окно. Трава, кусты… — Но все же кого-то она видела? Со мной не говорила, так, может, с вами?

Юлия покачала головой и сунула в рот последнюю половинку яйца с икрой:

— Мама была очень скрытной… Она умела молчать.

— А может, тролль из каменоломни? — улыбнулась Лена. — Эрнст все время рассказывал о троллях.

Герлоф не ответил на улыбку.

— Никаких троллей там нет, — заключил он и начал с трудом выбираться из-за стола. Дочери кинулись помочь, но он их отстранил. — Спасибо, справлюсь. Пойду лягу. Не забыли, что завтра пасхальная служба?

— Мы подбросим тебя к церкви, — сказала Лена.

— Вот и хорошо.

У Герлофа была своя отдельная спальня. Он закрыл за собой дверь и переоделся в пижаму, хотя было только девять часов. Он не сомневался, что тут же уснет и что ему не помешают ни разговоры в гостиной, ни включенный телевизор. Прислушался к детскому смеху и закрыл глаза.

Возня с внуками утомила его — он уже не выдерживал такого темпа. А что будет, когда начнутся летние каникулы? Сколько ему осталось наслаждаться весенним покоем и тишиной?

33

— Алли! — Макс выпрямился в кресле. — Алли, посмотри на меня! — Пуделек сидел у Венделы на коленях в другом конце гостиной. Он повернул голову на свое имя. — Алли? Ты меня видишь?

Песик тихо заскулил и начал принюхиваться, вертя головой из стороны в сторону.

Макс вздохнул:

— Он меня не видит, Вендела. Слух и обоняние сохранены, но он ослеп.

— Ничего подобного. Он видит намного лучше… и уже не натыкается на мебель. — Она почесала Алли за ухом. — И он смотрит на меня, смотрит… Правда, малыш?

Алли поднял голову и лизнул ее в шею.