– Я? Проверяю версию…
– Ты кивнул ей, – оборвал его Дитрих. – Когда ты спрашивал о куртке – ты кивнул ей. Не отнекивайся, Гессе, я видел. Я видел своими глазами, как ты подсказывал арестованной нужный ответ!
– Тебе надо выспаться. – Курт улыбнулся, выдержав его взгляд почти спокойно. – Отдохнуть; тебе начинает мерещиться всякое.
– Ты заваливаешь дело, сукин сын! – констатировал тот презрительно. – Она все-таки допекла тебя.
– Думай, что угодно, но только сейчас я намерен привести к камере Ренаты племянницу моей хозяйки для опознания. И если Береника Ханзен скажет, что видела именно эту женщину в моей комнате, тебе придется признать, что Маргарет не виновна.
– Ты что, спятил? – чуть слышно выдавил Бруно, подойдя на шаг. – Ты же сам все видел, ты же… А улики?
– Найденные в ее доме? – не оборачиваясь, уточнил Курт. – Они могли принадлежать кому угодно, быть использованными кем угодно – в том числе и горничной, которая вот так превратно поняла высказанное, возможно, желание хозяйки; или подставила ее, стремясь отомстить – к примеру, за невовремя уплаченное жалованье.
– Разумеется, теперь эта девчонка в любой блондинке признает именно ее – после почти четырех дней за решеткой, а уж столь похожую… А вот хрен тебе опознание! – зло отрезал Ланц. – Сейчас я просто пойду к Керну и скажу, что ты не в состоянии работать.
– Вот как? – усмехнулся Курт. – К кому бы тогда пойти мне?.. А, знаю; к господину герцогу. Пожалуй, ему будет интересно узнать, что появились сведения, которые говорят в пользу невиновности его племянницы, но которые дознаватель второго ранга Ланц решил утаить…
Удар по лицу он проглотил молча – лишь дернул головой, побледнев; Дитрих отступил назад, потирая костяшки правого кулака ладонью и глядя с бессильной злостью.
– Дурак! – прошипел он ожесточенно.
Курт медленно отер губы, посмотрев на испачканную в крови перчатку, и качнул головой:
– Занятно… Рассчитываешь, что я отвечу, и меня можно будет посадить под замок? Не надейся, Дитрих.
– Сорвать бы с тебя Знак, мразь…
– Не имеешь права, – отозвался он с болезненной улыбкой, снова прижав ладонь к лопнувшей губе. – И Керн не имеет. Только по решению Особой Сессии.
– Господи, зачем? Зачем, Гессе?
– Может быть, следую твоему совету и проникаюсь искренней жалостью к арестованному? – предположил он уже без улыбки. – Итак, Дитрих, я иду к Керну сам, докладывать о том, что ты отказываешься проверить версию? Или сразу к герцогу? Или мы все-таки ведем на опознание Беренику Ханзен?
* * *
Береника, напряженная, измотанная многодневным заключением, еще более испуганная видом мертвого тела, признала в Ренате ту женщину, что приходила в дом ее тетки. Как Курт и рассчитывал, она не колебалась ни мгновения…
Бруно таскался следом молчаливым хвостом, ошарашенный, растерянный; когда он вошел в рабочую комнату Керна, на него никто просто не обратил внимания. Керн выслушал доклад о происходящем хмуро, переводя обреченный взгляд с одного подчиненного на другого, и заговорил не сразу.
– Vulpes pilum mutat, non mores [162] , – тихо произнес он, глядя на Курта в упор. – И ты еще оскорблялся, Гессе, на то, что я поминал твое прошлое? И с Печатью, и со Знаком на шее ты так и остался кем был – подонком.
– У меня появилась версия, – отозвался он, не глядя начальнику в глаза. – И я ее проверил. Что касается всего остального – Дитриху почудилось; он так свыкся с мыслью о ее виновности, что все прочее кажется ложью или ошибкой. Кроме того, свидетельница показала, что…
– Вон, – негромко, но четко оборвал его Керн. – Вон отсюда, Гессе.
– Заверьте commendationem [163] к оправданию, – не двинувшись с места, напомнил Курт, кивнув на два листа на столе. – И подпишите постановление об освобождении. Полагаю, более нет причин держать в заключении Маргарет фон Шёнборн.
– Вальтер, – предостерегающе произнес Ланц, когда тот придвинул к себе листы, исписанные ровными строчками. – Вальтер, ты не можешь этого сделать.
– Нет, Дитрих, я не могу этого не сделать, – возразил Керн, берясь за перо; сослуживец шагнул к столу.
– Ты что же – ему веришь больше, чем мне? Вальтер, я говорю тебе – он все подстроил! Он намеренно первым делом упомянул о смерти ее горничной, чтобы она могла смело валить все на мертвеца! И он кивнул ей, клянусь!
– Ты заинтересованное лицо, Дитрих, – вздохнул обер-инквизитор, ставя под заготовленными текстами подпись. – Кроме того, у меня нет выхода… Все, Гессе. Получай. Доволен?
Курт пододвинул к себе один из листов, придирчиво изучив последнюю строчку.
– «Sententia decernentis» [164] … Вполне, – кивнул он, сворачивая документ в трубку. – Пока я буду забирать из камеры Маргарет, полагаю, вы успеете подготовить второй экземпляр постановления?
– Выметайся, Гессе, – тяжело отозвался Керн. – Не испытывай моего терпения. Бери свою ведьму и выметайся из Друденхауса, пока я тебя не посадил в соседнюю камеру.
Курт развернулся и вышел молча, не оглянувшись, не сказав более ничего; уже в коридоре, отойдя от комнаты начальника, услышал, как хлопнула дверь, и в его сторону прозвучало несколько торопливых шагов, замерших позади.
– Что ты делаешь?
Курт остановился, не сразу обернувшись к подопечному, не сразу ответил, глядя в его растерянное лицо пристально и серьезно.
– Я не обязан что-либо тебе объяснять, – отозвался он, наконец, подойдя ближе. – Но я отвечу… Бруно, когда-то ради любимой женщины ты переломил собственную жизнь; я полагал, что уж ты-то меня поймешь.
– Я?! – выдавил Бруно. – Но отказаться от статуса вольного горожанина и жениться на крепостной, попав в кабалу, не то же самое, что отказаться от исполнения долга, подстроить освобождение виновной и попасть в предатели!
– Стало быть, и ты меня не понимаешь…
– Нет, – отрезал подопечный. – Отказываюсь понимать. Не ты ли еще вчера из кожи вон лез, чтобы осудить ее? Не ты ли…
– Я, – кивнул Курт. – Я, Бруно. Еще вчера.
– Что с тобой вдруг? Почему…
– Я объясню тебе, что со мною вдруг, – оборвал он тихо, и Бруно умолк, глядя с выжиданием. – Сегодня, подойдя к камере Ренаты, увидев ее… Понимаешь, я знал, что в этой камере – она, что это ее тело на полу, однако на миг, на одно короткое мгновение, на долю его, мне подумалось, что это Маргарет. Мертвая. И тогда я понял, что не хочу. Я не хочу, чтобы она вот так же лежала мертвой на грязном каменном полу. Чтобы стояла, привязанная к столбу, перед беснующейся толпой. Не хочу.