— Нет. Она в конце концов вспомнила, что оставила его в шкатулке с драгоценностями, — лгу я.
У семьи Саймона — собственная ложа, и она достаточно высоко для того, чтобы я почувствовала себя королевой, возвышающейся над своими подданными. Мы усаживаемся и делаем вид, что читаем программки, хотя на самом деле никого в особенности и не интересует «Микадо». Театральные бинокли помогают тайком проследить за знакомыми и любовниками, рассмотреть туалеты, разобраться, кто с кем явился в оперу. Здесь зреют будущие скандалы и драмы, и это куда интереснее того, что произойдет на сцене. Но вот наконец свет гаснет, занавес поднимается, и мы видим маленькую японскую деревушку. Трио сопрано в восточных нарядах и в черных блестящих париках поет, рассказывая о трех маленьких служанках. Это первая в моей жизни опера, и я нахожу ее восхитительной. В какой-то момент я замечаю, что Саймон наблюдает за мной. А он, вместо того чтобы сразу отвернуться, ослепительно улыбается мне, и я представить не могу, что мне придется уйти отсюда, чтобы проникнуть в сферы; здесь и без того хватает волшебства, я недовольна, что меня призывает куда-то долг.
Незадолго до антракта я навожу бинокль на Фелисити. Она нетерпеливо поглядывает на меня. Я шепчу на ухо бабушке, что мне необходимо выйти в дамскую комнату. И прежде чем бабушка успевает возразить, я выскальзываю за занавеску, прикрывающую выход в коридор, и встречаюсь с Фелисити и Энн.
— Там наверху есть свободная ложа, — говорит Фелисити, хватая меня за руку.
Грустная, задумчивая ария доносится из зала, пока мы молча спешим вверх по лестнице. Пригнувшись, мы ныряем за тяжелую занавеску и садимся на пол в ложе. Я беру подруг за руки. Закрыв глаза, мы сосредотачиваемся… и перед нами возникает дверь света.
В саду нас приветствует нежный, сладкий аромат сирени, однако все вокруг выглядит не так, как прежде. Деревья и трава кажутся немного одичавшими, они как будто собираются дать семена и умереть. Поганок выросло гораздо больше, и они стали выше.
— Ой, как вы чудесно выглядите! — кричит Пиппа.
Она бросается навстречу нам, и обтрепавшийся подол ее юбки развевается на ветру. Венок на ее голове совсем высох, цветы превратились в ломкие прутики.
— Как прекрасно! И куда вы ходили в таких нарядах?
— В оперу, — отвечает Энн, кружась на месте. — «Микадо», и она еще не закончилась. Мы сбежали!
— Опера, — со вздохом повторяет Пиппа. — Там все выглядят безумно элегантными. Вы должны мне рассказать все до последней мелочи!
— О, это ошеломительно, Пиппа! Женщины увешаны драгоценностями. А мне подмигнул какой-то мужчина, — хвастается Энн.
— Когда это? — недоверчиво спрашивает Фелисити.
— Когда мы поднимались по лестнице. Ой, а Джемма пришла в оперу с Саймоном Миддлтоном и его родными! Она сидит в их ложе! — с восторженным придыханием сообщает Энн.
— Ой, Джемма! Я так за тебя рада! — говорит Пиппа, целуя меня.
Все мои опасения улетучиваются.
— Спасибо, — благодарю ее я и целую в ответ.
— Ох, все это звучит божественно! Рассказывайте дальше.
Пиппа прислоняется к дереву.
— Тебе нравится мое платье? — спрашивает Энн и снова кружится.
Пиппа хватает ее за руки и кружится вместе с ней, пританцовывая.
— Оно прекрасно! И ты прекрасна!
Вдруг Пиппа останавливается, и выражение ее лица меняется, как будто она готова разрыдаться.
— А я так и не побывала в опере и теперь, надо полагать, никогда уже в нее не попаду. Как бы мне хотелось пойти туда вместе с вами!
— Да, ты там наверняка была бы самой прекрасной, с тобой никто не мог бы сравниться, — говорит Фелисити, заставляя Пиппу снова улыбнуться.
Энн подбегает ко мне.
— Джемма, испытай амулет!
— Что такое? — спрашивает Пиппа. — Как испытать?
— Джемма думает, что ее амулет может быть чем-то вроде компаса, — поясняет Фелисити.
— Ты полагаешь, он покажет нам дорогу к Храму? — спрашивает Пиппа.
— Мы намерены это выяснить, — отвечаю я.
Я достаю амулет из театральной сумочки и переворачиваю гладкой стороной вверх. Поначалу я ничего не ощущаю, кроме холода металла, в котором искаженно отражается мое лицо. Но потом что-то меняется. Металлическая поверхность затуманивается. Я медленно поворачиваюсь по кругу. Когда я оказываюсь лицом к двум длинным рядам оливковых деревьев, Око Полумесяца ярко вспыхивает, высвечивая едва заметную тропу.
— Держись тропы, — бормочу я, вспоминая слова Нелл. — Держись тропы, держись истинного пути… Мне кажется, мы нашли дорогу к Храму.
— Ой, дай посмотреть! — Пиппа берет амулет в ладони, всматривается в его свечение, указывающее на оливковые деревья. — Удивительно!
— Ты бывала в той стороне? — спрашиваю я.
Пиппа качает головой. Над тропой между оливковыми деревьями проносится порыв ветра, осыпав нас пригоршней сухих листьев и облив ароматом сирени. Пользуясь мерцающим светом амулета как указателем, мы углубляемся под покров ветвей, идем примерно с милю, мимо странных фигур с головами слонов, змей, птиц… Мы добираемся до невесть откуда взявшейся огромной дыры в земле… это нечто вроде норы, и амулет сияет, указывая на нее.
— Нам в нее лезть? — спрашивает Энн.
— Боюсь, да, — отвечаю я.
Нора узкая и не слишком высокая. Даже Энн, которая ниже всех ростом, приходится нагнуться. Сначала мы шагаем по мягкой земле, потом ощущаем под ногами каменистую почву. И вот мы выбираемся на тропинку, по обе стороны которой простираются поля высоких красновато-оранжевых цветов; они ритмично, гипнотически раскачиваются. Мы шагаем мимо них, ветер наклоняет их, и цветы мягко касаются наших лиц и плеч. От них пахнет летом, свежими фруктами… Пиппа срывает цветок и втыкает его в свой увядший венок.
Что-то мелькает справа от меня.
— Что это? — испуганно спрашивает Энн.
— Не знаю, — отвечаю я.
Я ничего не вижу, но по цветочному морю как будто пробегает рябь…
— Идемте дальше, — предлагает Пиппа.
Мы продолжаем путь, следя за свечением амулета, и вдруг тропинка резко обрывается, уткнувшись в гигантскую каменную стену. Скала высока, как самые высокие горы, и, похоже, тянется в обе стороны бесконечно, так что обойти ее невозможно.
— И что теперь делать? — спрашивает Фелисити.
— Должен быть какой-то проход насквозь, — говорю я, хотя на самом деле не представляю, есть ли здесь какая-нибудь щель. — Давайте поищем.
Мы ползаем вдоль скалы, пока наконец не выдыхаемся окончательно.
— Бесполезно, — говорит Пиппа, едва дыша. — Сплошная скала.