Она склонилась над Руном и приложила свою шею к его холодному рту.
Он не пошевелился.
Приподнявшись, Эрин провела ногтями по засохшим струпьям на своем горле, отрывая их от ран. Потекла кровь. Она снова прижалась своим кровоточащим горлом к его раскрытым губам.
Он захрипел и повернул голову, отказываясь пить ее кровь.
— Ты должен сделать это.
Он ответил ей шепотом, в котором ясно слышалась боль:
— Начав, я ведь могу…
Она закончила начатую им фразу:
Начав, я ведь могу не найти в себе силы остановиться.
Могу не найти в себе силы было важной частью фразы.
Это означало, что, решившись на этот шаг, Эрин должна полагаться не только на веру, но также и на Руна.
Но если я откажусь от этой попытки, то можно считать, что велиалы уже выиграли.
Эрин, склонив голову, приблизила свое горло к его рту. Ее кровь закапала на его губы.
Из горла Корцы вырвался глухой стон, но на этот раз он не отвернул голову.
Сердце Эрин забилось сильнее, в ней еще живо было животное начало, подбивающее ее убежать, — но ведь, в конце концов, она же не была животным. Эрин оставалась твердой, в своем сознании она видела Даниила, входящего в львиное логово.
Я могу сделать это.
Водя глазами вокруг, она все-таки заставила себя остановить взгляд на Руне. Его глаза были ожившими и настороженными, словно те несколько капель ее крови уже вдохнули в него жизнь.
Проведя языком по губам, он сделал глотательное движение и, взяв ее за плечо, осторожно притянул к себе. Она напряглась, хотя и знала, что сможет остановить его, поскольку он был еще очень слаб. Ее тело продолжало молить ее о том, чтобы бежать отсюда. Но она, сделав глубокий вдох, предала себя вере.
Рун, повернувшись, уложил ее на камни рядом с собой и приподнялся, опираясь на один локоть; в его черных глазах светился немой вопрос. Она вся дрожала, лежа на твердом каменном полу.
— Эрин. — Он произнес долгий звук н на конце ее имени. — Нет. Даже за эту цену… все равно нет.
— Я же не могу справиться с Баторией и с беспощадным волком, — взмолилась она. — Спасти Евангелие можешь только ты.
В его глазах Эрин ясно видела разочарование, понимая, что он не может усомниться в ее логике.
— Но…
— Мне известно, что будет впоследствии, — прервала она его, повторяя те же слова, которые произнесла перед тем, как спустилась в трещину в Масаде. Вот и пришло время этих последствий. — Ты должен это сделать.
Его губы медленно опустились к ней, на его лице появилось выражение нежности, которое удивило и восхитило ее.
Но вдруг он, отпрянув от нее, остановился.
— Нет… только не ты…
— Ведь ты же дал обет. — Эрин сжала пальцы в кулаки. Она думала обо всех жизнях, которые будут порушены, если кто-то из них не исполнит свой долг. — Книга имеет более важное значение, чем все эти правила.
— Я понимаю… будь на твоем месте кто-либо другой. Но… — Корца сжал рукой ее плечо. — Я не могу питать свое тело тобой.
Эрин пристально посмотрела ему в лицо. Ее взгляд видел сейчас то, что было скрыто под воротом его сутаны, что таилось за прикрытыми губами клыками, — ее взгляд видел мужчину.
Рун откинул пряди волос с ее лица, его ладони, холодные, но очень нежные, обхватили ее щеки. У нее не было слов, чтобы убедить его нарушить свой святой обет. Она не знала, как разбудить в нем жажду крови, присущую сангвинистам. Сейчас в ее распоряжении было лишь одно средство: относиться к нему как к обычному мужчине. А к себе как к обычной женщине.
Эрин приподняла голову с камня, взгляд ее глаз сосредоточился на черных глазах Руна. И в их глубине она увидела внезапную вспышку страха. Он был так же напуган, как и она, а возможно, даже сильнее. Она пробежала пальцами по его густым волосам, притянула его губы к своим. Рун закрыл глаза, и она поцеловала его. От его холодных губ у нее во рту остался вкус крови.
Она притянула его ближе к себе и почувствовала, что последние остатки сопротивления пропали — его прежде твердые губы стали мягкими и зовущими. Его рот приоткрылся, так же как и ее рот, и произошло это так же естественно, как цветок раскрывает лепестки навстречу утреннему солнцу.
Он притянул ее к себе, она почувствовала, как его тело оказалось поверх нее.
Он был холодным, но жара, исходившего от ее тела, было достаточно, чтобы согреть обоих.
Ее язык нашел его язык — это как бы послужило для Руна сигналом к дальнейшим действиям. Стон вырвался из его полусомкнутых губ, а может быть, это был ее стон. Она почувствовала, как внутри его рта медленно появляется что-то острое, похожее на зубчатую стену, закрывающую ее проникновение, но она стала действовать быстрее: ее язык, проникший вглубь, почувствовал какой-то сладостный укол, словно в него воткнулось что-то подобное острию шипа терновника.
У нее потекла кровь, наполнившая оба их рта.
Но перед тем как ощутить во рту вкус железа и страха, ее сознание внезапно всколыхнулось, осознав сущность и суть ее жизни: сладость и горение жара, под воздействием которых отлетели прочь все ее страхи. Она почти чувствовала свою собственную божественность — а ей хотелось большего.
Она притянула его еще ближе к себе.
Рун приник к ней, близость его тела обещала исступленный восторг.
Сила нахлынувшей на нее чувственности оглушила ее. Ее тело не могло сдерживать самое себя. Она изгибалась под ним, поток восторга жизнью соединил их — быстрый и ритмичный, как ее сердцебиение.
Рун оторвал свои губы от ее; их губы были совсем рядом, но не соприкасались. Даже при такой малой удаленности Эрин чувствовала болезненную пустоту. Он застонал, словно почувствовал то же самое. Ее лицо чувствовало его прерывистое дыхание.
Эрин увидела его глаза, такие большие и черные, каких не видела никогда, да еще с каким-то замогильным мерцанием. Не чувствуя страха, она погрузилась в эту темноту — своими сияющими глазами, всем жаром своего тела. И, выгнув шею, подставила ему свое горло, предлагая ему напиться из этого пылающего источника — она желала этого всеми фибрами своего естества.
Рун принял ее.
Пробный прокол клыков — а затем они вонзились на всю глубину.
Ее тело дышало жаром, согревая холодные губы, приникшие к ее горлу.
Эрин корчилась под ним, открывая себя для наслаждения. Темнота начала сгущаться на границах ее поля зрения. С каждым ударом ее сердца он поглощал ее своим телом.
Экстаз заполнял паузы между ударами ее сердца, сперва изнуряюще быстрыми, когда ее тело полностью отдалось чувству. Потом время неожиданно замедлилось, наслаждение распространилось по всему телу и стало еще более сильным. Эрин ждала момента, когда сердце ее остановится и она навечно останется в таком состоянии. Все остальное было ей безразлично.