– Совершенно неожиданно.
– Вы не знали, что он приедет?
– Не имел понятия.
– А о цели его приезда вы тоже не имели понятия?
– Нет, мне известно, почему он приехал, – спокойно сказал Льюис Серроколд. – Он мне сам это сказал.
– Когда?
– Я шел со станции, и он увидел меня из окна и вышел встретить. Тогда он и объяснил мне причину своего приезда.
– Вероятно, дела Института Гулбрандсена?
– О нет, к Институту это не имело никакого отношения.
– Мисс Беллевер думает, что имело.
– Естественно. Так казалось всем. Гулбрандсен хотел, чтобы все так думали. И я тоже ему подыгрывал.
– Почему, мистер Серроколд?
Льюис Серроколд медленно произнес:
– Потому что оба мы считали важным, чтобы об истинной цели его приезда никто не догадался.
– Какова же была эта истинная цель?
Некоторое время Льюис Серроколд хранил молчание. Потом вздохнул и заговорил:
– Гулбрандсен регулярно приезжал сюда дважды в год, на заседания попечителей. В последний раз это было всего месяц назад. Следовательно, его можно было ждать только через пять месяцев. Поэтому все и подумали, что на этот раз дело было срочное, но что опять-таки оно касается Фонда. Насколько я знаю, Гулбрандсен ничего не сделал для того, чтобы рассеять это заблуждение, или ему так казалось. Да, верно, ему так казалось.
– Боюсь, мистер Серроколд, что я не вполне вас понимаю.
Льюис Серроколд ответил не сразу. Потом сказал очень серьезно:
– Из-за смерти Гулбрандсена – а это несомненно убийство – я вынужден все вам открыть. Но меня заботит счастье и душевный покой моей жены. Я не вправе что-либо вам диктовать, инспектор, но, если есть возможность кое-что скрыть от нее, я буду вам очень признателен. Видите ли, инспектор, Кристиан Гулбрандсен приехал специально, чтобы сообщить мне, что, по его мнению, мою жену методично и хладнокровно отравляют.
– Что? – Инспектор Карри наклонился к нему поближе.
Серроколд утвердительно кивнул.
– Представляете, как это меня потрясло. Сам я не подозревал ничего подобного, но после слов Кристиана я понял, что некоторые симптомы, на которые моя жена жаловалась в последнее время, вполне подтверждают такое подозрение. То, что она принимала за ревматизм – судороги в ногах, боли, иногда тошнота. Все это очень похоже на симптомы отравления мышьяком. [39]
– Мисс Марпл сказала нам, что Кристиан Гулбрандсен спрашивал ее о состоянии сердца миссис Серроколд.
– Вот как? Это интересно. Он, вероятно, думал, что это какой-то яд, который действует на сердце и ведет к внезапной, не вызывающей подозрений смерти. Но я склонен думать, что это мышьяк.
– Значит, вы уверены, что подозрения Кристиана Гулбрандсена имеют под собой основания?
– Да, я так думаю. Хотя бы потому, что Гулбрандсен едва ли высказал бы мне такие подозрения, если бы не имел оснований. Это был человек осторожный и трезвый. Его трудно было убедить в чем-либо, но сам он был очень проницателен.
– Какие же доказательства он приводил?
– Мы не успели поговорить подробно. Только раз, да и то как-то на ходу. Он успел только сообщить причину своего приезда, и мы условились ничего не говорить моей жене, пока не будем вполне уверены.
– И кто же, по его мнению, это делал?
– Он не сказал, а я думаю, что и не знал. Может, кого-то только подозревал… Сейчас я думаю, что подозревал, – иначе почему его убили? Мы договорились все тщательно проверить. Он предложил просить совета и помощи доктора Голбрейта, епископа Кромерского. Доктор Голбрейт очень давний друг Гулбрандсенов и тоже является одним из попечителей Фонда. Это человек мудрый и опытный. Он очень поддержал бы мою жену, если бы мы сочли необходимым открыть ей наши подозрения. Мы хотели посоветоваться с ним, следует ли сообщать о наших предположениях полиции.
– Неординарный подход, – сказал Карри.
– После обеда Гулбрандсен ушел к себе, чтобы написать письмо доктору Голбрейту. Он как раз печатал его, когда был убит.
– Откуда вам это известно?
– Потому что я вынул это письмо из машинки, – спокойно сказал Льюис. – Вот оно.
Он извлек из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист и протянул его Карри.
Последний сказал резко:
– Вы не должны были вынимать его и вообще что-либо трогать в комнате.
– Ничего другого я не трогал. Знаю, что, на ваш взгляд, я совершил непростительный проступок, но у меня была очень серьезная причина. Я был уверен, что моя жена непременно захочет войти в комнату, и боялся, что она может увидеть его и прочесть. Я знаю, что поступил неправильно, но если бы снова оказался в подобной ситуации, то поступил бы так же. Я готов на все – на все, чтобы избавить мою жену от огорчений.
Инспектор Карри ничего на это не сказал. Он читал отпечатанное на машинке письмо.
«Дорогой доктор Голбрейт!
Если вы имеете хоть какую-то возможность, прошу вас приехать в Стоунигейтс сразу же, как получите это письмо. Здесь происходит нечто чрезвычайно серьезное, и я не знаю, как мне действовать. Но я знаю, как сильна ваша привязанность к нашей дорогой Керри-Луизе и как вас заботит все, что ее касается. Что она должна знать? Что мы можем скрыть от нее? Вот вопросы, на которые мне так трудно найти ответ.
Чтобы дольше не говорить загадками, скажу: у меня есть основания думать, что это доброе, невинное создание тайком постепенно отравляют. Впервые я заподозрил это, когда…»
На этом письмо обрывалось.
– Когда Кристиан Гулбрандсен дошел до этих слов, его убили? – спросил Карри.
– Да.
– Но тогда почему письмо было оставлено в машинке?
– Мне приходят в голову два объяснения. Первое: что убийца не знал, кому и зачем писал Гулбрандсен. Второе: что он не успел вытащить листок. Услышал, что кто-то идет, и едва успел унести ноги…
– И Гулбрандсен даже не намекнул вам, кого он подозревал – если подозревал, конечно?
После очень небольшой паузы Льюис ответил: