— Кто-то же должен был это сделать! А ты знаешь, что Энди обещал развестись с женой и жениться на мне? А потом я узнаю, что этот приемчик он применял уже тысячу раз до меня.
— А как ты это узнала?
— От самой миссис Химмерман. Мы с ней как-то столкнулись, когда я выходила с очередного сеанса. Она оглядела меня с головы до ног и говорит: «Так вот ты какая — новая куколка моего Энди». После чего как бросится к нему в кабинет, как начнет вопить! То, что произошло потом, скоро появится на страницах «Нэшнл инкуайрер».
— Ох, Грета, как я тебе сочувствую! Надеюсь, этот неудачный опыт не заставит тебя навсегда отвернуться от мужчин?
— Если честно, в данный момент мужской пол не вызывает у меня положительных эмоций. Что же до мужчин-врачей, то это вообще низшая форма жизни на земле. Угадай с трех раз, кто выкатится из города в результате этого скандала?
— Ты это о чем?
— Видишь ли, судя по всему, наше хирургическое отделение считает, что я недостаточно «вписалась». Так что они предложили место старшего ординатора кому-то еще, а меня проинформировали, что, хотя меня здесь «были рады видеть», стипендии мне больше не видать. Изволь, мол, голубушка, пахать на общественных началах.
— Иными словами, ты уволена.
— Ну да, — с горечью сказала Грета, — Только это слово нигде не прозвучало. Эти врачи — как члены братства или еще какого-нибудь тайного общества. Мне, похоже, инкриминируется не то, что я позволила себя соблазнить, а то, что разболтала об этом прессе.
— Грета, я в шоке. Ты хочешь сказать, этот мерзавец выйдет сухим из воды?
— По всей вероятности. То есть, конечно, какие-то действия в его отношении будут предприняты. Ему придется давать показания в окружном совете — за закрытыми дверями, разумеется. Но он продолжает стоять на том, что я истеричка и все это придумала от начала до конца. В любом случае я готова уехать и сейчас занята тем, что рассылаю заявки по всем клиникам отсюда до Гонолулу. А если ничего не получится, пойду в армию.
— Что?! — Лора не поверила своим ушам.
— Я серьезно. Там очень нужны хирурги. Может, меня даже отправят во Вьетнам. — И с болью в голосе добавила: — Сказать по правде, Лора, если мне там прострелят башку, будет не хуже, чем сейчас.
Впервые завею совместную жизнь у Лоры с Палмером были одинаково неудачные графики. Он больше не корил ее, когда она возвращалась в четыре часа ночи, поскольку сам за полночь засиживался за учебниками вьетнамского языка.
Когда она вошла, он снял очки, взглянул на жену и улыбнулся.
— Знаешь, дорогая, я начинаю тебя уважать за долготерпение. Меня этот недосып просто убивает!
— Вообще-то, Палмер, не давать спать — испытанный и верный способ раскалывать пленных. Мне говорили, что в Юго-Восточной Азии он очень распространен.
— Кто это тебе сказал?
— «Нью-Йорк таймс».
— И ты веришь этой коммунистической газетенке?
— Господи, Палмер, — заметила Лора, лишь отчасти в шутку, — иногда на твоем фоне наши ястребы выглядят невинными овечками.
Лора налила себе стакан апельсинового сока, устало опустилась на стул и проговорила:
— Хотелось бы мне понять, что заставляет вас, мужчин, воевать, убивать себе подобных. Может, все дело в тестостероне? Ну, мужском половом гормоне…
— А я-то думал, он повышает половое влечение, — протянул Палмер.
— Согласись, что между войной и сексом всегда было что-то общее. Возьмем, к пример, Елену Троянскую…
— Я бы предпочел взять тебя, — сказал Палмер и вышел из-за стола.
— Как думаешь — сегодня удалось? — спросил он.
Они лежали в постели в сонном, расслабленном состоянии.
— Палмер, — сквозь сон ответила Лора, — если бы медицина изобрела машину для точного определения момента овуляции, я бы притащила ее домой под полой плаща.
— Ну, это необязательно, — ответил Палмер. — Если мы будем делать это каждый день, то в конце концов непременно попадем в точку.
— Если говорить с научной точки зрения, Палмер, — остудила она его пыл, — то среднестатистической паре требуется от четырех до шести месяцев, чтобы зачать ребенка. А если до этого женщина принимала противозачаточные таблетки, то может потребоваться и больше.
— А мне кажется, это больше вопрос психологии, — возразил он. — Если бы ты всерьез настроилась забеременеть, я уверен, это произошло бы в тот же миг. Взять хотя бы моих родителей. Сомневаюсь, чтобы они за всю свою супружескую жизнь занимались любовью больше десяти-двенадцати раз, но у них есть я и моя сестра. Ну да ладно. Как нам его назвать?
— Его? Кого — его?
— Нашего ребенка — моего сына. Которого мы так усердно зачинаем.
— Давай назовем Миракулос? Очень подходящее имя, — сказала она, намекая на чудесный характер такого зачатия, если оно наконец свершится [31] . — А если будет девочка, — то Миракула, — добавила она.
— Никаких девочек не будет! — решительно заявил Палмер.
— А может, и вообще никого, — уточнила Лора.
— Ну, с этой проблемой будем разбираться, когда она возникнет, — заявил Палмер. — А пока, надеюсь, тебя не утомляют эти наши упражнения?
— Нет, — сказала Лора, — только я предпочла бы воспринимать «наши упражнения» как любовь.
— Так оно и есть! В этом-то их и прелесть!
Лора помолчала. Она впервые за долгое время чувствовала себя счастливой и не хотела это счастье спугнуть. Но все же не удержалась от вопроса:
— Палмер, откуда эта внезапная тяга к деторождению? Ведь от Вьетнама оно тебя уже не спасет…
— В том-то и дело, любимая, — ответил он. — Если говорить совсем откровенно, я боюсь не вернуться.
Две недели спустя Лора отвозила мужа в аэропорт.
— Знаешь, а ты ведь мне так толком и не объяснил, чем ты там будешь заниматься.
— Это потому, что я сам этого не знаю, Лора. Именно поэтому я сначала буду проходить недельную подготовку в Вашингтоне. Точнее — под Вашингтоном, в знаменитом имении сенатора Сэма Форбса. Ой! Я и этого не должен был тебе говорить.
— Форбс — это ястреб из ястребов, — заметила она.
— Я знал, что ты это скажешь. В любом случае, пожалуйста, об этом не болтай. Нам даже не разрешат оттуда звонить.
— Ага. А его очаровательная дочка Джессика тоже там будет?
— Родная, эта барышня — пустоголовая светская бабочка. Совершеннейшая пустышка!
— Да? А как у нее прочие достоинства?
— Лора, я даже не удостою тебя ответом.
Какое-то время они ехали молча, миновали Сторроу-драйв и нырнули в тоннель Каллахан. Добравшись до аэропорта, похожего на бескрайнюю ванную комнату, выложенную тусклой плиткой, он вернулся к не дававшему ему покоя вопросу: