– Впрочем, господа, это все так, лирика, житейские наблюдения и домашняя философия. Гораздо любопытнее, господа, то, что мы с вами сейчас сидим, разговариваем, пьем хорошее вино, а между тем один из нас… Поручик не закончил своей фразы. Он резко побледнел, вскочил во весь рост, схватился рукой за горло, будто пытаясь распустить несуществующий туго завязанный галстук, – и тут же, сдавленно захрипев, рухнул на пол.

Юлия Львовна ахнула. Все присутствующие повскакивали со своих мест.

Сильверсван в два огромных шага подошел к Стасскому, опустился на колено, прижал ухо к его груди. Все замерли, и в наступившей тишине стало слышно, как царапается в оконное стекло ветка старого ореха, словно вековое дерево просится в дом, в тепло.

Сильверсван поднял посеревшее лицо и громко сказал:

– Господа, кажется он мертв!

Юлия Львовна поспешно приблизилась, присела по другую сторону от тела, взяла безвольно обвисшую руку, поискала пульс. Затем достала маленькое зеркальце и поднесла его к мертвенно-бледным губам Стасского. Зеркальце не замутилось.

– Да, господа, – подтвердила она, – поручик Стасский мертв.

– Вы уверены? – почему-то шепотом спросил Борис.

– Да, конечно. За последнее время я видела множество покойников, к тому же обладаю некоторыми медицинскими познаниями. Он умер, и судя по внезапности наступления смерти и синим губам, это разрыв сердца.

– Не может быть! – растерянно вскрикнул Колзаков. – Он был таким здоровым человеком.

«Удивительно, – подумал Борис, – кажется, всегда, кто бы ни умер, найдется человек, который скажет такую фразу».

Впрочем, он тут же устыдился этой мысли.

Глава 3

Борис долго не мог заснуть. Не то чтобы на него сильно повлияла смерть Стасского, нет, за последние годы он видел достаточно смертей, но все случилось так неожиданно… В комнате было душно, к тому же Колзаков во сне всхрапывал через неравные промежутки времени, и Борис каждый раз вздрагивал. Он вспомнил, как странно Стасский заваливался на бок перед тем, как упасть, какими синими были его губы, и поежился. Отвратительная смерть! И отчего это у здорового молодого мужчины может быть разрыв сердца? С одной стороны, смерть Стасского была внезапна, а с другой – Борис сам не далее как сегодня днем подумал, что Стасский как будто специально нарывается на неприятности и что долго такое состояние продолжаться не может. Вот как все разрешилось… Борис готов был поклясться, что никто из присутствующих сегодня вечером при смерти Стасского не пожалел о нем нисколько.

Неприятный был человек. Так что нечего о нем думать, надо спать.

Но сон не шел. Тогда Борис решил выйти прогуляться.

На дворе было тихо и свежо, так что Борис поеживался в незастегнутом френче. Он закурил папиросу и обошел дом, стремясь укрыться от ветра. Окно маленькой комнатки, где расположилась Юлия Львовна, было открыто. Борис видел в темноте только огонек папиросы и понял, что Юлия Львовна тоже не спит. Он остановился было в раздумье, но она уже услыхала шаги и окликнула его:

– Не спится?

Голос ее в темноте звучал удивительно и таинственно Он помедлил долю секунды и шагнул к смутно видимой фигуре в обрамлении оконной рамы, зная, что теперь уже от нее не уйдет.

– Как ни глупо это звучит, но мне захотелось посмотреть на звезды, – усмехнулась Юлия Львовна.

«На самом деле она ждала меня», – подумал Борис и удивился своему спокойствию.

Она как будто прочитала его мысли, потому что выбросила папиросу и сказала сердито:

– Вообще-то звезды здесь совершенно ни при чем!

Борис присел на низкий подоконник, Женщина положила руку ему на плечо. Они помолчали некоторое время, привыкая к близости друг друга, потом Борис, не чувствуя ни малейшей неловкости, перекинул ноги внутрь и очутился в комнате.

Юлия Львовна затворила окно и зажгла стоявшую на столе керосиновую лампу.

– Вы хотите меня о чем-то спросить, Борис Андреич? – Голос ее был абсолютно спокоен.

Он схватил горящую лампу и поднес к ее лицу. В глазах ее не было больше того темного огня, так недобро светившегося во время сегодняшнего вечера. В глазах ее был призыв и еще что-то, чему он затруднился дать название.

– Зачем? – пробормотал он. – Зачем все это здесь, после случившегося… – Я объясню потом, – шепнула она, – и ты все поймешь.

Руки его задрожали, губы пересохли. Он держал в объятиях стройное легкое тело, тонкие руки ее лежали у него на плечах. Она приникла к его губам, и он забыл про все на свете.

Но черный холод, заползший в его душу в проклятой Новороссийской бухте, не хотел уступать.

«Можно жить и так, – шептал в ухо Борису противный голос. – Никого не любить и спать с женщинами, когда представится случай. Они все одинаковы, какая разница? И эта сегодня, она сама захотела, сама тебя позвала, так почему не воспользоваться случаем? Ты здоров и крепок, плоть требует свое, а что ты не испытываешь к ней никаких чувств, так, может, ей это и не нужно?»

Усилием воли Борис вырвался из обволакивающего плена.

– Я так не могу, – бормотал он.

– Я знаю, – она ничуть не обиделась, – я все понимаю и помогу тебе.

И снова тонкие руки обняли его сильносильно, и губы ее шептали что-то неразборчиво. Борис почувствовал, что снова опускается ко дну моря, и ледяная вода сдавила тело, и черное облако поднимается ему навстречу из глубины. Но что-то сильное и теплое поддержало его, потянуло вверх и заставило отступить черное облако. И в этот раз оно не успело заползти Борису в сердце.

– Ты колдунья, – шептал он в забытьи.

Не отвечая, она улыбалась в темноте.

Когда Борис очнулся, то с удивлением заметил, что рассветает. Он погладил отрастающие волосы Юлии, которые ложились на щеку и затылок темными завитками.

– Тиф?

– Ну да, полгода назад, сейчас волосы уже отросли. Ты проснулся?

– Я не спал, а грезил, – улыбнулся он.

– Я хотела тебе объяснить… – Зачем, я все понял… – Нет, послушай. За эти годы передо мной проходило множество людей, в основном раненых и умирающих. Когда видишь смерть постоянно, перестаешь воспринимать ее со страхом. Даже приходит какое-то равнодушие. Но я научилась видеть смерть заранее, то есть могу определить, умрет человек вскоре или нет.

– Что ты такое говоришь? – Борис приподнялся на локте и заглянул ей в глаза. – Ты не шутишь?

– Не бойся, послушай меня. Речь не идет о тяжелораненых, умирающих, тут всякая медсестра с уверенностью сможет сказать, доживет этот человек до утра или нет. И редко кто ошибается. Я же имею в виду совсем другое. Что-то такое в глазах, в том, как человек ходит, поворачивает голову и говорит. В общем, этого я объяснить не могу, но точно скажу тебе, что вижу некую отметину, которую смерть ставит на свою будущую жертву. Не обязательно это случится на следующий день или через неделю, но… – Но ведь все люди когда-нибудь умрут! – Бориса пугал этот разговор.