– Мне уже, Линочка, ни на что смотреть не хочется. Это ты молодая, у тебя жизнь впереди, а у меня… Здоровья нет, сил нет, денег мало, неизвестность страшит, сын, которого я люблю даже меньше, чем его отца… – Асташова замолчала, сама устрашившись своих признаний. – Прости, детка. Не надо тебе такие вещи слушать.
– Ничего. У меня дома свой цирк с конями. Вот странное дело: прабабушка Виктория ведь нам была неродная…
– Как?! – изумилась Лидия Григорьевна.
– Вы не знали? – удивилась в свою очередь Лина. – Это, в общем-то, уже не секрет… Она бабушку Октябрину взяла совсем грудной, она – в смысле бабушка Октябрина – была дочерью врагов народа. Родителей посадили, отца потом расстреляли… Он был ученый, как ваш муж, только генетик.
– Я знаю, как это бывало, – кивнула Лидия Григорьевна.
– Ее мать тоже не вернулась, – продолжила рассказ Лина, – а пра вырастила и бабушку Октябрину, и потом моего папу – ну это уже при вас. И она нас всех любила, как родных. И мы ее любили. Ну, про бабушку Октябрину я точно не знаю, я ее никогда не видела…
– Я видела, – сказала Асташова. – Она была прелестной девочкой, жадной до жизни, нетерпеливой. Ужасно жаль, что она так рано умерла. Но я бы ни за что не поверила, что она Виктории не родная дочь. Конечно, Октябрина ее часто огорчала, все дочери огорчают матерей, но не со зла… Просто она была веселая, безалаберная и хотела жить, а не учиться. А Виктория… ты же понимаешь…
– Хотела воспитать ее настоящей коммунисткой, – весело закончила мысль Лина.
– Но они все-таки были дружны, – продолжала Лидия Григорьевна. – Октябрина при всем своем легкомыслии очень нежно относилась к матери, заботилась о ней. Я, конечно, удивлялась, откуда у Виктории дочка, совсем на нее не похожая, но и мысли не допускала, что она не родная. – Она улыбнулась каким-то своим мыслям. – Помню, учила я Викторию гречку прокаливать и перебирать. Ее это страшно раздражало, но я сказала, что детям полезна гречка, а ради детей она горы могла свернуть. Я ей не раз предлагала перебирать и для нее, и для себя, но куда там! Она считала, что все должна делать сама. Потом стала доставать в своем распределителе продел. Его не надо перебирать, он чистый. И обязательно делилась со мной.
Лина так и не довела тогда до конца свою мысль. Виктория любила приемную дочь, как родную. А потом и внука, и правнучку. А бедная Лидия Григорьевна не могла любить родного сына. Что ж, Лина ее прекрасно понимала. Но вслух говорить не стала, чтобы еще больше не огорчать бедную женщину.
Ей очень нравились эти посиделки. И страшно не хотелось домой к постылой матери и глупой безответной Галюсе.
* * *
Она дождалась вступительных экзаменов и поступила в «мглу». Но, как в школе у нее не было мальчиков, так и в институте не возникло. Красотой не блистала, на язык была чересчур остра. А главное, у нее выработалась привычка выставлять колючки и давать отпор, не дожидаясь нападения. Любые знаки внимания вызывали в памяти сцену на бережке литовского озера, лапающие руки, расплющивающий ее вес огромного мужского тела и чужой язык во рту. Или эпизоды из детства, когда Галюся плакала, а в ванной умывался чужой мужик в рубашке, кровавыми бороздами прилипшей к телу. Ни за что, никогда, говорила себе Лина. На хрен никто не нужен.
Как второй и третий языки она выбрала немецкий и итальянский (французский учила в школе, английский выучила дома сама) и принялась с энтузиазмом их осваивать. Немецкий – потому что практично, с немецким легко работу найти, а итальянский – потому что красивый. И к французскому очень близок, значит, сам бог велел.
Лина не участвовала в студенческих тусовках, ни разу не заглянула в «корпус Г», как прозвали маленькую пивную, притулившуюся к институту, где ее товарищи любили собираться после, а иногда и во время лекций. Ее дразнили «ботаничкой». Ей было все равно.
* * *
Между тем, когда Лина перешла уже на пятый курс и писала диплом, знаменательное событие произошло в жизни ее матери. Нелли пригласил сниматься один из самых престижных режиссеров России. Супермодный, суперклевый, космополит, сибарит, живущий по всему миру, прославившийся – помимо всего прочего! – пышным букетом романов, обаятельный плейбой, прозванный «русским Роже Вадимом» [15] . Его биография читалась как «Декамерон».
Лина давно уже не следила за карьерой матери, но тут пришлось обратить внимание. На съемках между сорокадвухлетней, но по-прежнему косящей под девочку Нелли и уже семидесятилетним к тому времени маэстро завязался роман. И многоопытная Нелли приняла эти отношения всерьез. Он был женат, но это ничего не значило. Подумаешь, он ведь женат уже в шестой раз! Где шесть, там и семь. Для нее это был бы такой грандиозный финал, такой роскошный венец ее любовной карьеры!
– Водная феерия с фейерверком, – прокомментировала Лина, когда распираемая гордостью Нелли поделилась с ней своими планами. – Слезай с телеги, он тебя кинет.
– Ты ничего не понимаешь. У нас любовь. Господи, с кем я разговариваю! Что ты вообще понимаешь!
– «Никто меня не понимает, и молча гибнуть я должна», – издевательски пропищала Лина.
Нелли уже не слушала, вызывала на мобильном номер очередной подружки. Она не только не скрывала своих отношений с режиссером, напротив, она ими упивалась и бахвалилась перед всеми, кто готов был слушать. Под это дело ей начали поступать предложения сняться у других режиссеров, но она всем отказывала. Может, цену набивала, а может, думала, что отныне ее карьера и впрямь обеспечена на годы вперед.
Но съемки кончились, прошло озвучивание, и режиссер дал понять, что на этом их пути расходятся. А Нелли заметила признаки беременности и предъявила ему. Он уклонился от ответа. У него и без нее было полно детей – и в России, и в других странах. Она пригрозила осрамить его, сказала, что подаст на отцовство. Он рассмеялся ей в лицо.
Одновременно вскрылась история с другой актрисой, исполнявшей в том же фильме роль молодой героини. Как режиссер ухитрился крутить две интрижки разом, при том, что ни одна из женщин не подозревала о другой, так и осталось загадкой. Впрочем, на то он и маэстро, русский Роже Вадим, делатель звезд.
Как говорилось в старом анекдоте, «вы будете смеяться», но молодая актриса, новая находка русского Роже Вадима, еще одна звездочка, запущенная им на орбиту, тоже оказалась беременной. Но ей хватило ума вовремя сделать аборт и шума не поднимать, хотя без бурной публичной сцены с Нелли не обошлось. А вот Нелли затянула, пропустила все сроки. Все ей казалось, что ее семидесятилетний жеребец одумается, бросит очередную жену и придет в ее несвежие объятья.
Он не пришел. А Нелли пришлось рожать.
Последние три месяца стали для нее кошмаром. Тяжесть, вздутие, отеки, бессонница, геморрой, полный простой, играть же невозможно с пузом! Лине эти три месяца постоянных истерик тоже дались нелегко, но она стояла над матерью как командор с каменной десницей.